Рукопись Бэрсара - [7]

Немного не по Дэнсу, но…

— Пять лет понадобилось Тибайену, чтобы рассорить нас Тарданом. А потом ему пришлось подождать ещё пару лет — до Голода. Понимаете, Тилам, Квайр ведь живёт без запасов. У нас и в хорошие годы крестьяне до жатвы перебивались на траве. А тут два неурожайных года подряд. Я этого не застал, но, говорят, целые деревни вымирали. Особенно на западе, где леса сведены. Там и начались голодные бунты. А потом и захлестнуло и Средний Квайр.

Выход, конечно был. Лагар помог бы купить зерно за морем. Но у нас ведь монархия! Покойным Господином Квайра — как и нынешним, впрочем — вертели, как хотели. Тибайен не упустил случая. Скупил всех, кто продавался, а остальных — их было немного! — попросту уничтожил. Результат: Квайр разорвал союзный договор с Лагаром и заключил новый — вассальный — с Кеватом.

— Весёлая история!

— Ещё бы! Теперь на наших товарах наживается Кеват. Покупает по смехотворным ценам и продаёт втридорога. За 13 лет производство сократилось вдвое. Ремесленники бросают мастерские и бегут из страны. Страна гибнет, Тилам!

— И местные тоже так считают?

Баруф весело усмехнулся.

— Смотри кто. Локих и его двор живут на содержании у Кевата. Тибайен не жалеет денег — ведь стоит намекнуть на возврат долга — и они шёлковые!

— А война?

— В Лагаре тоже невесело. Распались старые торговые связи, а тут ещё лет десять, как идёт необъявленная война с Тарданом. Мы в своё время пытались что-то связать… без толку, как видите. Может, это и лучше…

— Почему?

Баруф не ответил. Он словно вдруг позабыл обо мне, сдвинул створки, защёлкнул дверцу — и в лице ничего не прочтёшь.

Длился и длился мокрый день. Мокрые насквозь брели мы по мокрому лесу, а когда стемнело, заползли под нависшие ветки мокрого старого лара. Это был не лучший ночлег в моей жизни — даже в карцере бывало уютней.

Перед утром стало ещё холодней. Нехотя пожевали раскисшее, когда-то сушёное мясо, и едва засерело, продолжили путь. Тот же промокший лес качался вокруг, и тяжёлое злое бессилие одолевало меня. Еле тащился, с отвращением чувствуя, как я грязен, безнадёжно мечтал о горячей ванне и сварливо завидовал Баруфу. Цивилизованный человек, десять лет в этом гнусном мире — и так невыносимо спокоен!

А потом деревья вдруг расступились, и мы уткнулись в ограду.

— Прибыли, — сказал Баруф. — Договоримся сразу: вы мой соотечественник из Балга. Скажем, друг детства. Имя… ладно, оно достаточно необычно. Меня здесь зовут Огилар Калат. Запомнили?

Я кивнул.

— Кстати. О Балге эти люди знают всё-таки больше вас. Так что поосторожней.

Дом был низкий, бревенчатый, почерневший от непогоды. Дверь открыла хозяйка — невысокая, плотная женщина с круглым, уютным лицом. Глянула и всплеснула руками:

— Владыка Небесный, Огил! Сам пожаловал! А я-то думаю: кого в такую погоду занесло!

— Здравствуй, Зиран, — сказал Баруф. — Чужих нет?

И смех у неё был круглый, уютный.

— А ни чужих, ни своих. Одна я.

А потом вымытые, в сухой одежде мы сидели в сухом тепле избушки, и Зиран мелькала вокруг. Все она успевала: делала мимоходом домашнюю работу, подкладывала и подсовывала нам еду и при том болтала без умолку.

— Тебя-то, Огил, ровно и лес не берет! Вон Баф давеча забегал, так его уже в дугу свело, а ты не стареешь! Что-то я дружка твоего ране не видела?

— А он тут недавно. Из моих краёв. Вместе росли.

— Ну, вот и тебе радость! Свой на чужбине — сладко, чай, свидеться? Звать-то вас как, добрый человек? Иль по-нашему не разумеете?

— Понимаю. Тилам меня зовут.

Улыбнулась спокойно ласково и опять к Баруфу:

— Мы-то с Суил давеча тебя поминали. Как зарядили дожди, она и говорит: «Каково, мать, нынче в лесу дяде Огилу?»

— А где она?

— А в город поехала. Табалу срок за аренду платить, мы кой-чего и подсобрали. Нынче в городе-то, сказывают, съестное в цене. Я и то думала, она воротилась.

— А ребята?

— На росчисти. Время-то какое? Возраст им не подошёл, а все пусть от глазу подальше.

— Сколько ж это Карту?

— Да на святого Афата девятнадцатый пошёл!

А я глядел на Баруфа во все глаза. Мягким и домашним было его лицо, и в глазах простой человеческий интерес.

— А что хозяйство?

— Какое хозяйство! Все налоги съели! Одну коровёнку оставили и ту в лесу держу — пусть лучше зверь заест…

Она вдруг вся вскинулась, слушая.

— Никак, Суил? Ну, слава те, господи!

Метнулась к двери, заговорила с кем-то в сенях, и вдруг весёлый мокрый клубок влетел и с воплем повис у Баруфа на шее.

— Дядь Огил! Ой, дядь Огил!

— Суил! Ладно, ладно! Слезай с меня, дай на тебя гляну!

Клубок отцепился и оказался девушкой с блестящими светлыми глазами и румяным лицом.

— А что ты мне принёс?

— А что я мог принести?

— Колечко!

— Помилуй бог, разве в лесу кольца растут?

— А ты глянь в кармане!

— А ну, Зиран, дай-ка мой тапас, может, и правда с ветки упало?

— И не надоест вам всякий раз? Да и тебе, Суил, не те года гостинцы клянчить!

Девушка засмеялась и принялась отстёгивать мокрый плащ.

— Ох и льёт! Меня в деревне оставляли, а я чуяла! «Мать, — говорю, — забоится».

— Расторговалась?

— Ой, еле-еле! Сперва-то все совестилась, а потом слышу, почём продают, ну, думаю, а я чем хуже? А народу на рынке по пальцам перечесть! Спасибо, биэла одна подошла, покрутила носом, да и взяла все по моей цене. Уж пошли ей бог здорового любовника!