Ее насмешливый тон сразу смягчился:
— А я думала, что ты хулиган…
Она быстро повернулась ко мне, дала журнал и положила руку мне на плечо:
— И тебе тринадцать лет, да?
— Мне уже шестнадцать.
— Ого!
— Несколько раз оставался на второй год и поэтому…
Хуанита вроде бы осталась недовольна, что я уже такой взрослый.
— Жаль, Саша, — сказала она. — Ты выглядишь умнее…
Щербатый лист медленно опустился с ветки липы на мою правую туфлю. Я надеялся, что хотя бы по этой причине моя собеседница посмотрит вниз и увидит, какой я элегантный, но она посмотрела в сторону. Чтобы не потерять инициативу, я сказал:
— Вчера, когда я говорил с вами по телефону…
Хуанита оживилась:
— Со мной?
— Ну да. В три часа десять минут.
— Может, ошибся номером?
— Да, сначала ошибся, а потом уж набрал точно. Трубку поднял ваш отец и сказал: «Алё…»
— Если алё, значит, это был он.
— Еще он сказал, что вы на балконе. И пошел вас позвать….
— И что же было после того, как позвал?
Я начал нервничать, но себя не выдал. Во время футбольных матчей и диалогов с женщинами человек должен владеть собой.
— Тогда вы подошли к телефону, а я спросил, когда бы вы смогли уделить мне частицу своего времени, и вы ответили: «Сейчас», помните?
Хуанита рассмеялась. Так смеются девчонки из нашего класса, когда их что-то очень забавляет.
— Ты со мной не разговаривал, — сказала она. — В это время я была не на балконе, а в номере у гимнастки Моники. Но могу тебе сказать наверняка, что после слова «Сейчас» ты услышал «Меня угостили мороженым», «Великое дело!» и «Я очень радуюсь».
— Откуда вы знаете?
— Ниоткуда. Наш мистер Попугайсон знает только, это и больше ничего. Живой автомат с хохолком!
Мне сразу все стало ясно: попугай фокусника воспользовался тем, что трубка поднята, и выдал весь свой репертуар. Что бы я ему ни говорил, он отвечал бы точно так же. Кажется, ворона Жоры Бемоля попала в менее неловкое положение: когда она не знала, что сказать, то отвечала «га».
— Хорошо, что мы встретились, — промолвила Хуанита, — а то ты подумал бы, что я дурочка. Наверное, разговор был совершенно бессвязным…
— Ну да, — поспешно согласился я.
Мне не хотелось признаваться, до чего связно и убедительно звучал каждый ответ хохлатого абонента. Хуанита была старше меня, ну и что из этого? Как-то дядя Владимир мне рассказал о своей однокласснице. Когда они закончили школу, им было обоим по восемнадцать лет. Сейчас ему сорок пять, а ей всего-навсего тридцать семь. Значит, женщины стареют медленнее. Когда-нибудь я догоню Хуаниту и даже опережу ее. Кроме того, отращу себе усы, как ее отец, и совсем изменюсь.
— Ты знаешь, мне нравится ваш город, — не переставала между тем болтать она. — Мы приезжали сюда раньше, и очень заметно, насколько он похорошел. Улицы заасфальтированы, площадь совершенно изменилась. Тогда, я помню, здесь были ларьки, в которых продавали котлеты и пончики…
Неожиданно к нам подошел высокий старшеклассник. Даже выше меня. Одет он был, как на выпускной вечер — официальный черный костюм, черный галстук, рубашка с манжетами… У него были даже бакенбарды, хотя с сентября до июня отращивать их было запрещено во всех школах нашего города.
— Почему ты опоздал? — обратилась к нему Хуанита. — Я не умерла от скуки только благодаря этому любезному мальчику!
Она была похожа на разъяренную львицу. Мне стало очень приятно. Но тот тип с бакенбардами не испугался, вынул из своего кармана серебряный перстень с круглым красноватым камешком, размером с таблетку хинина, и отдал девушке.
Злость Хуаниты мигом испарилась. Она внимательной осмотрела перстень, потом надела его на правую руку, мило улыбнулась и сказала:
— Хорошенький. Спасибо.
Мне стало очень грустно.
Когда гимназист понял, что на этот раз ему сошло, он оживился:
— Если нигде не будем задерживаться, доберемся до крепости за десять минут.
— Пешком?
— На такси гораздо проще…
Хуанита сердечно со мной распрощалась. Пожелала мне получше заниматься, чтобы в дальнейшем не быть второгодником ни в одном классе. Обещала передать приветы своим братьям, хоть я вовсе не просил ее о такой услуге. Наконец она поблагодарила меня за компанию и пошла со своим спутником, который уже нервно притопывал ногой. А липа надо мной зашумела издевательски, словно она понимала, как ветрены все женщины, за исключением мамы и бабушки.
После ухода этой пары из-за ближайшего куста вынырнул дядя Геннадий. Он был все в той же помятой, расстегнутой и вылезшей из брюк рубашке, только сухощавое лицо еще больше заросло бородой. Его взгляд излучал неведомую решимость:
— Александр, я его нашел!
Мне было не до разговоров, тем более с таким обманщиком, как он. Я откликнулся неохотно:
— Опять какое-нибудь письмо со «старой» орфографией?
— Опять, мой мальчик! — засмеялся он, не уловив иронии. — Только не на бумаге, а на мраморной плите восемнадцатого столетия!
— Уж не носишь ли ты ее с собой?
Дядя Геннадий дрожащими пальцами зажег свою вонючую трубку и начал объяснять с придыханиями:
— Копал я там, где считал нужным… Выбросил массу песка и камней… И тут наткнулся на что-то твердое… Расчистил это место… И что я увидел?.. Плиту, понимаешь, могильную плиту!..
