Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - [24]

Погода была пасмурной, временами моросил дождь, и нам не удалось побывать в Марри, где шел снег.

Я люблю Пакистан и могу со спокойной совестью сказать, что никогда не сделал ничего, что наносило бы ущерб этой стране. В добрых же отношениях между нашими народами есть частица и моих усилий.

«Все документы пишутся исполнителем от руки…»

Три года в Москве, из них год на курсах усовершенствования — УСО.

Учеба требует еще меньших трудов, чем в 101-й, режим свободнее. У каждого слушателя отдельная комната, но вечером собираемся вместе. Неизменные разговоры о работе и жизни, шахматы. Свободный доступ в тир, и один-два раза в неделю я стреляю из пистолета. Это занятие благотворно действует на меня. Некоторые коллеги регулярно выпивают по вечерам, но ведут себя спокойно и лишь иногда досаждают ночной игрой на бильярде. Стук шаров разносится в тишине по всему небольшому зданию.

В целом, честно говоря, мы отдыхаем, много читаем, готовимся к дальнейшим трудам. УСО — это важная ступенька служебной лестницы.

После УСО — работа в отделе, подготовка к командировке в Индию. Работа в Центре не очень интересна. Непрерывный поток бумаг, причем большая часть из них, на мой взгляд, не нужна и лишь отрывает людей от дела, мешает думать. Делопроизводство у нас было и остается на примитивном, но надежном с точки зрения секретности уровне. Все документы пишутся исполнителем от руки, регистрируются, сдаются лично машинисткам (к машинисткам очередь, их мало, а нас много). Затем бумаги направляются по назначению, копии подшиваются в дела, вновь регистрируются и т. д. Офицер с двумя высшими образованиями исполняет ту механическую утомительную работу, которую с успехом и более аккуратно могла бы делать пожилая женщина. Короче говоря, в канцелярском искусстве мы стояли на той же ступени, что и любое советское учреждение, но в нашем случае все осложнялось секретностью. Часто можно видеть бродящую по кабинетам унылую фигуру, которая разыскивает запропастившуюся куда-то бумагу. Бумага была написана, отпечатана, зарегистрирована и кому-то передана страдальцем, а кому — он забыл и теперь ведет розыски. В такой ситуации приходилось бывать каждому работнику Центра. Именно розыски бумаги были причиной моего первого личного знакомства с будущим начальником ПГУ, а затем председателем КГБ В.А. Крючковым. В ходе проверки обнаружилось, что за мной уже несколько месяцев числится документ довольно деликатного содержания. У меня его нет. Начальник отдела смутно припоминает, что он, как ему кажется, мог передать этот документ начальнику секретариата КГБ Крючкову для доклада Ю.В. Андропову, и советует мне обратиться к Крючкову. Секретариат комитета для простых смертных — учреждение таинственное, могущественное, и лучше дела с ним не иметь. Но потерять документ никоим образом невозможно, я иду с девятого этажа старого здания на Лубянке на третий этаж, разъясняю генерал-майору Крючкову, зачем я его беспокою. В этот момент Владимир Александрович удивил меня своей памятью. Услышав название документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне показалось, что я имею дело с человеком в каком-то отношении необыкновенным.

Я помаленьку вникал в новые дела, открыв, в частности, неведомое мне раньше искусство составления комплексных планов. Комитет и ПГУ при всей их специфике были составной частью гигантской управленческой машины и в этом качестве подвергались всем веяниям административной и политической моды, зарождавшимся на Старой площади в здании ЦК КПСС.

В конце шестидесятых годов, а возможно и раньше, началась даже не мода, а повальная эпидемия составления комплексных планов на все случаи жизни. Все казалось удивительно простым и эффективным — наметь цели, подсчитай ресурсы, определи исполнителей, а затем только отмечай галочками то, что сделано. Беда была в том, что план становился самоцелью. В его основу зачастую закладывались далекие от реальности посылки, составители отрешались от сложностей жизни, которая на каждом шагу корректировала и сводила на нет первоначальные замыслы. Дело же считалось сделанным, когда появлялась очередная красивая бумага, которую с гордостью оглашало на пленуме или съезде начальство. Этими комплексными планами и программами был вымощен путь нашего общества в сегодняшний нерадостный день.

Разведка не может действовать без плана. Ее план должен быть деловым и ни в коем случае не предназначаться для того, чтобы порадовать взор начальства. Планы нашего отдела были явно рассчитаны на начальников. Десятки условных названий и псевдонимов, хитроумно расчерченные схемы и диаграммы, отсылки к другим планам и схемам — все это производило нужное впечатление, и к нам за опытом стали присылать ходоков другие подразделения. Душой всей этой увлекательной, многотрудной и, увы, не очень полезной практически деятельности был Юрий Сергеевич М., удивлявший и начальство, и коллег обширной эрудицией, хорошим слогом и громоподобным басовитым голосом.

Мода на комплексные планы продержалась в ПГУ довольно долго, но никогда она не проявлялась столь ярко, как в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. Рецидивы этой моды приходилось подавлять много позже, опускать людей с заоблачных высот планирования на грешную оперативную землю.