Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - [22]

Третья война была еще впереди, и наблюдать ее пришлось с индийской территории.

Работы тем временем прибавлялось. Мне было необходимо прикрывать свою тайную деятельность, и для этого приходилось заводить множество знакомых. Расчет прост. Без внимания контрразведка меня оставить не может. Значит, надо показать ей часть своих контактов, отвлечь внимание Си-ай-би (Центральное разведывательное бюро) на мои второстепенные связи. Недооценивать возможности местных спецорганов было бы неправильно. Естественно, в повышенной внешней активности есть свой риск, но в моем случае это легко объяснялось тем, что в Равалпинди я представлял советское посольство в единственном числе.

Период полной самостоятельности — без шифросвязи, без необходимости регулярно отчитываться, без указаний Центра и наставлений резидента продолжался более полугода. Никогда в моей жизни, ни до, ни после этого, не работалось с таким вдохновением.

Постепенно посольство заполнялось, было оборудовано помещение секретно-шифровального отдела, стали переезжать в Равалпинди, а затем в Исламабад, где быстро строились жилые дома, старшие дипломаты.

В начале 1966 года был заменен Сергей Иванович. На его место прибыл ветеран южноазиатского отдела Василий Б. Знакомство с ним меня крайне разочаровало. Получить что-либо полезное от этого руководителя мало-мальски опытный работник не мог. Сосредоточиться на мысли, оценить информацию, грамотно сформулировать задание Василий был не в состоянии. Говорят, когда-то он неплохо работал и выдвинулся заслуженно, но поверить в это было трудно. Резидент питал неодолимую тягу к спиртному, пил в любое время суток, быстро хмелел и во хмелю нес околесицу, густо пересыпанную матом. Не уверен, что за последние годы он прочитал хотя бы одну книгу. Да и читал ли он когда-либо? До сих пор мне казалось, что такого рода людей в КГБ, не говоря уж о ПГУ, после военных времен не осталось. Пришлось убедиться в своей неправоте. У резидента была одна позитивная черта — он хорошо относился к подчиненным. Однако правильно оценивать их действия, наставлять на верный путь Василий не был способен.

Оказавшись под началом Василия Б., резидентура стала утрачивать наступательность, способность к вдумчивой, аналитической работе, естественная убыль источников не восполнялась, работники сторонились своего вечно подвыпившего босса. Дело кончилось тем, что резидент однажды свалился на приеме. Долго терпевший посол М.В. Дегтярь наконец не выдержал и информировал Москву о хроническом недуге резидента. Василий Б. был отозван, но, к нашему изумлению, продолжил свои труды в Центре. Вред нашему делу этот руководитель причинил немалый.

О моей профессиональной этике

Где же были мы, его подчиненные, посмеивающиеся и горюющие одновременно? Почему никто из нас не доложил в Центр о нетерпимой ситуации? Боялись? Едва ли. Всякого рода жалобы на коллег и начальников неписаным обычаем не одобрялись. Если ты можешь сам поправить дело, не привлекая внимания вышестоящих, действуй! Не можешь — не жалуйся, не «капай». Официально эта традиция именовалась «чувством ложного товарищества», и при разборе разного рода неприятностей эти слова звучали нередко. Найти меру здесь трудно. В нашей среде не место жалобщикам, кляузникам, доносчикам, но сколько раз приходилось убеждаться, что снисходительное отношение к проступкам коллег, их замалчивание ведет к самым тяжелым последствиям. Где же выход? Думаю, дело в разведке должно быть поставлено так, чтобы подчиненные безусловно доверяли своим начальникам, а начальники ни при каких обстоятельствах не использовали ставшее им известным во зло подчиненному, чтобы они доброжелательно и по-товарищески относились к каждому своему сотруднику. Добиться этого трудно, знаю по личному опыту. Может быть, кто-то назовет такую точку зрения утопической. Но стремиться к такой постановке дела необходимо. Если бы время от времени такая обстановка в коллективах разведчиков не возникала, не было бы, думается, сильных резидентур.

В конце 1966 года произошло событие, нарушившее привычное течение жизни.

На меня вышел ответственный сотрудник местной контрразведки некто г-н Икбаль (имя изменено. — Л. Ш.) и представил весьма убедительные доказательства того, что ему известно о моей действительной служебной принадлежности. Сработали защитные механизмы, я с ходу стал было опровергать его и готовился дать отпор предложению о сотрудничестве, которое, казалось мне, неизбежно в этой ситуации последует. К моему удивлению и огромному облегчению, Икбаль не стал предпринимать попыток припереть меня к стене и сразу перешел к делу. Он сказал, что пакистанским спецслужбам известно о моей работе по американским представителям в Пакистане. Деятельность американцев, их вмешательство во внутренние дела страны беспокоят государственное руководство. Ему, Икбалю, поручено через меня выяснить, готова ли советская разведка пойти на установление негласного контакта с пакистанскими спецслужбами с целью обмена информацией по американцам.

Все мы, рядовые сотрудники, были готовы к возможной провокации. Именно так, рефлекторно, воспринималось любое неожиданное действие любого иностранца. Подобная автоматическая реакция действительно во многих случаях предупреждала серьезные неприятности, но зачастую не позволяла использовать представившуюся интересную возможность. Я был типичным рядовым сотрудником, поэтому, вновь отвергнув утверждение о своей принадлежности к КГБ, сказал, что знаю человека в посольстве, которому предложение Икбаля может показаться интересным. Мне приятно вспомнить этого коллегу, его ум и тактичность. Договорились встретиться в условленном месте через несколько дней и расстались.