Рука Москвы - [97]

— Никогда, — парировала она. — У меня хорошее боковое зрение. И все-таки — я права?

— Вот такова судьба у человека искусства, — со вздохом сказал Артист. — Тратишь половину жизни, чтобы тебя узнавали на улицах, а вторую половину — чтобы не узнавали.

— Я ошиблась. Вы хороший актер, Семен. Вы очень умело увели разговор от нежелательной для вас темы. Но я все-таки к ней вернусь. Как-то не очень удачно складываются в последние дни дела Национально-патриотического союза. Прямо какая-то черная полоса. Лидер в реанимации, врачи оценивают его состояние как тяжелое.

— А что с ним? — из вежливости поинтересовался Томас.

— Цирроз печени. Профессиональная болезнь эстонских политиков. А теперь вот и Янсен. Его прочили в председатели Национально-патриотического союза. Любопытная складывается ситуация. Благоприятная для появления теневых фигур. И одна из таких фигур очевидна. Это некто Генрих Вайно.

— Господин Вайно? — переспросил Томас.

— Вы его знаете?

— Не так чтобы очень. Но не исключено, что я буду его зятем.

— Неужели? Рита Лоо, этот анфан террибл! Как вам удалось ее приручить?

— Не знаю. Так получилось, — смущенно признался Томас.

— Поздравляю. Не исключено, что вы станете зятем президента Эстонии.

— Да ну? — поразился Томас. — Нет, я бы этого не хотел. А то все будут думать, что я женился по расчету.

— Так будут думать только те, кто вас не знает, — успокоила его Роза Марковна. — А тем, кто знает, это и в голову не придет. Так вы утверждаете, Семен, что гибель в огне господина Янсена и мое освобождение никак не связаны между собой?

— Ничего я не утверждаю, — недовольно ответил Артист. — Я любуюсь природой, а вы отвлекаете меня посторонними разговорами.

— В мире все связано между собой, — пришел ему на выручку Муха. — Но господин Янсен погиб не в огне. Это неудачная формулировка. Если строго придерживаться фактов, он погиб в воде.

— Вы хотите сказать, что он утонул?

— Утонул? Можно, конечно, сказать и так. Но это тоже не совсем правильно. Во время пожара он почему-то оказался в подвале котельной.

— Ты говорил, — вспомнил Томас. — В котельной взорвался бойлер, и подвал залило… Святые угодники! Муха! Ты хочешь сказать, что он не утонул, а сварился?!

— Странный ты человек, Фитиль, — рассудительно проговорил Муха. — Я тоже люблю точные формулировки, но нельзя же доводить их до абсурда. Если все детализировать, как делаешь ты, можно зайти черт-те куда. Сварился. Уж тогда не сварился, а недоварился. И сразу новые вопросы: в какой степени недоварился, сколько еще нужно было варить до состояния полной готовности.

— Муха! — ужаснулся Томас. — Ты говоришь страшные вещи!

— Я говорю страшные вещи? Это ты говоришь страшные вещи. Я всего лишь сказал, что формулировка «погиб в огне» не кажется мне удачной. Лучше просто «погиб». Или «героически погиб». А еще лучше: «Героически погиб за родину». Мечта любого истинного патриота. Патриоты не истинные мечтают, чтобы за родину героически гибли другие люди. А патриот истинный героически гибнет сам. Господин Янсен оказался истинным патритом. Хотя, возможно, от себя он этого не ожидал.

— Кончай трепаться! — приказал Артист.

— В самом деле, давайте сменим тему, — поддержала его Роза Марковна. — Семен, вы бывали раньше в Эстонии?

— Нет, к сожалению. Или к счастью.

— Вам не нравится Эстония?

— Сначала она им не нравилась, — подсказал Томас. — А теперь начала нравиться. И я очень этому рад. Не потому, что я патриот. А потому, что я люблю Эстонию.

— Я тоже люблю Эстонию, — сказала Роза Марковна. — Мне будет очень ее не хватать. Сейчас начинается самое хорошее время. Весна.

— Да, это хорошее время, — согласился Томас. — В детстве мы поджигали сухую траву и убегали от огня. Меня за это пороли, но все равно было очень весело. С тех пор я люблю весну. Лето я тоже люблю. Даже осень люблю. А зиму не люблю. Зимой люди становятся какими-то неприветливыми. Зима похожа на старость.

Он умолк и стал думать о том, что сказал. Ему понравилась случайно высказанная мысль. Получилось нечаянно, но неглупо. Старость — это одиночество. А когда человек чувствует себя одиноким? Зимой.

Томас посчитал, что на этом тема времен года исчерпана, но Роза Марковна сказала:

— Это моя последняя весна в Эстонии.

— Почему последняя?

— Потому что мне придется уехать.

— Куда?

— Куда уезжают евреи? В Израиль, друг мой. Другого места для евреев еще не придумали. Были попытки придумать другие места. Но евреи там почему-то не приживались.

— Вы имеете в виду Биробиджан, — догадался Томас.

— Нет. Я имею в виду Освенцим.

— Извините, — смутился он. — Я не хотел навести вас на такие мысли.

— Вы-то при чем? На Метсакальмисту похоронен мой прадед. В этой земле прах всей моей семьи. Завтра в нее закопают фашиста. Я не могу этому помешать. Но я не смогу больше ходить по этой земле. Она будет проклята. Она притянет к себе всю злобу мира. Я уехала бы немедленно, но меня удерживают очень близкие мне люди.

— Но… — Томас обернулся и посмотрел на Артиста и Муху. — Можно сказать?

Они хмуро переглянулись. На лицах обоих была неуверенность.

— Нужно сказать, — убежденно заявил Томас. — Ей обязательно нужно сказать!