Руины стреляют в упор - [30]

Четвертого дядю — Петра Васильевича — я ни разу не видел. Он все время жил в Англии. Работал в торговом представительстве СССР. Женился там... Ну и пятый дядя — Михаил Васильевич Карташев, штабс-капитан царской армии, а потом, с тысяча девятьсот девятнадцатого года, — военспец в нашем штабе в Ленинграде. Этот умер, не помню, в тридцать первом или в тридцать втором году...

— Нет, хватит, — засмеялся Славка. — Родственников у тебя действительно на четверых хватило бы. Теперь давай придумаем тебе такую автобиографию, чтобы фашистам понравилась. Бери бумагу, пиши.

Сережа взял широкий сероватый лист бумаги, обмакнул ученическое перо в чернильницу-непроливашку и поднял глаза на Славку. А тот задумался, потом заговорил:

— Пиши. «Родился я в тысяча девятьсот двадцать первом году в Воронеже...» Написал? А теперь быка за рога бери. Дядя... Как там твоего первого дядю зовут? Павел Васильевич? Пиши: «Дядя Павел Васильевич Карташев был обер-прокурором синода во Временном правительстве и членом Комитета министров...» Написал?

— Написал. А что такое обер-прокурор синода? — спросил Сережа.

— Аллах его знает. Я читал, что был такой чин.

— Нет, так опасно. Раскроют ложь — да на виселицу.

— Не раскроют. Здесь же полицию возглавляют такие дурни... Не догадаются проверить... Откуда им знать, кто был обер-прокурором синода? А звучит это солидно. Если же попадешься, скажешь, что тебе родственники налгали, а ты и поверил. Давай чеши дальше, не оглядывайся... Что мы еще об этом дядьке скажем? После Октябрьской революции сбежал за границу с товарищем министра финансов, доходили известия о том, что проживал до последнего момента в Париже. Пусть поищут его там, если не поверят. А теперь давай возьмемся за второго дядю...

Потеребив свой черный курчавый чуб, Славка снова глянул на Сережу — глаза его весело засветились.

— «Второй дядя, Николай Васильевич Карташев, был расстрелян советской властью за принадлежность к немецкой разведке вместе с немецким офицером...» Ну, каким там офицером? Давай придумывай, наконец! Что я — должен сам всю твою биографию сочинять?

— Шульцем, — подсказал Сережа самую популярную немецкую фамилию.

— Пусть Шульцем, лихо с ним, пиши дальше: «...Шульцем в городе Ленинграде в тысяча девятьсот двадцать девятом году».

С двумя дядями было покончено. Славка вздохнул с облегчением. Потом продолжал диктовать:

— «После Октябрьской революции моя мать работала счетоводом на Юго-Восточной железной дороге в Воронеже, отец — ветеринарным врачом.

Я с тысяча девятьсот двадцать девятого года учился в средней школе номер шестьдесят в городе Воронеже, которую окончил. В тысяча девятьсот тридцать девятом году призывался в армию, но был зачислен в запас. С тысяча девятьсот сорокового года работал в качестве учителя начальных классов средней школы номер три в городе Ломже...»

— Но это могут проверить. Тогда узнают, что я был комсоргом.

— Я уверен, не будут проверять. Подумаешь, важная персона — агент шуцполиции. Таких чинов, как ты, у них найдется среди бывших уголовников немало. Разве они будут проверять каждого бандита и вора? Нет, они поверят на слово! А для благонадежности напиши еще: «В жидовско-комиссарских холуях не числился...»

— Нет, я такую мерзость писать не буду! — решительно запротестовал Сережа. — Мне противно писать так.

— Ничего, пристраивайся к их терминологии. Тебе нужно хорошо овладеть ею, чтоб не выдать себя. Побольше таких мерзких слов — больше верить будут. Пиши...

Сережа крепко стиснул зубы, так, что на висках выступили желваки, но написал. И добавил в конце: «Имею родственников в Германии, которые носят фамилию фон Мантейфель и служат в немецкой армии».

— Ну что, хватит? — спросил у Казинца.

— Пожалуй, хватит. Теперь пиши заявление, проси зачислить тебя полицейским. Пиши, не скупись на мерзостные выражения. Они как раз по вкусу фашистам и их холуям.

Через пять дней он пришел на явку уже в форме полицая. Странно и неприятно было подпольщикам видеть на нем эту черную форму. Будто подменили хлопца. Только глаза остались те же: большие, немного грустные и внимательные, глаза честного человека. Из-под полицейской черной пилотки на правую сторону лба выбивалась кудрявая черная прядь волос, придававшая Сереже ухарский вид.

— Вот теперь ты при деле... — приветствовал его Славка. — Ну, рассказывай, как приспособился, что узнал, как приняли твои бумажки.

— Вы правду говорили — фашисты ни в чем не усомнились, всему поверили. Направили в школу агентов шуцполиции.

— О, это совсем хорошо! — радостно проговорил Славка. — Очень, очень хорошо! Мы хоть частично будем знать агентуру шуцполиции, а это важно! Да и ты сможешь глубже проникнуть в их среду. Кроме того, агенты могут ходить по городу свободно, а это для тебя также важно. Одним словом, считай, что тебе привалило счастье.

— Лихо ему, этому счастью. Как посмотришь да послушаешь, что там творится!.. Будто в зверинец попал. Друг друга сожрать готовы, а не только честных людей загубить...

— Терпи, братец, терпи. Партия приказывает терпеть и работать. Завтра принеси список всех, кто учится с тобой в школе шпионов. Постарайся каждому дать хотя бы коротенькую характеристику: кто, откуда, кем был до войны, приметы, черты характера. И сообщай обо всем, что услышишь и узнаешь, особенно если речь будет идти о подпольщиках.