Руина, Мазепа, Мазепинцы - [43]

из тридцати хоругвий. С этого события, как замечает

малороссийский летописец, Дорошенко отрезался от Польши и гласно

заявлял мысль не повиноваться более польскому королю, но

поддаться турецкому государю, с тем, чтоб стать удельным

владетелем всей Украины, подобно валахскому господарю, и в этих-то

видах вступил в переговоры с ханом. Дорошенко надеялся

склонить Козаков на свою сторону приманкою политической

самостоятельности Украины и рассылал универсалы прельщать этим

толпу. В городке Торговице, признававшем власть Дорошенка, он

велел делать деньги от ханского имени и раздавал их козакам, чтоб тем удобнее привлекать к своей мысли козацкую громаду.

Он снова посылал в Корсунь и в Белую-Церковь к находившимся

там польским комендантам приказание очистить эти городки, а

жителей малороссийских побуждал выгонять оттуда поляков

силою. Белоцерковский комендант должен был отбиваться от

жителей, поддавшихся убеждениям Дорошенка, сжег местечко и

заперся в замке.

. Под предлогом поступать по воле своего гетмана Дорошенка

стали составляться своевольные <купы> (шайки). В околице самого

Киева они обирали по дорогам торговцев (уже тогда притоном

удалых стал делаться Хвастов, впоследствии местопребывание

славного Палия). Те из народа, которые искали спокойного житья, убегали для переселения на левую сторону; в это время опустели

городки: Богу с лав, Синица и Ольшанка.

Новые порядки, вводимые Бруховецким на левой стороне в

угоду Москве, никак не могли приходиться по вкусу

малороссиянам, но многое еще не было ими понято на опыте. Мещане с

первого раза не раскусили воеводского управления и говорили

великороссиянам, что с радостью готовы платить царские подати, лишь бы избавиться от управления козацкого. Когда прибывали

в первый раз воеводы, малороссияне дразнили козацких старшин

и говорили им: <вот, наконец, Бог избавляет нас: вперед грабить

нас и домов наших разорять не будете!> Но гетмана ровно все

* Местечко Гайсинского уезда, Подольской губернии, при реке

Кубличе.

89

не терпели уже потому, что самое ненавистное для них козацкое

управление исходило не от кого другого, как от того же гетмана; козацкая громада не видела за ним никаких доблестей, внушающих уважение. <Что это за гетман? - говорили о нем козаки -

запершись сидит в городе, что в лукошке. Хорошо было бы -

шел к войску и всякий промысел чинил над неприятелем, а то

за гетманом только и дела, что ведьм сжет>1. Бруховецкий пред

великорусскими посланниками бесстыдно свалил с себя на других

упреки в корыстолюбии и утеснении подчиненных; в грамотах, посылаемых в Москву, он беспрестанно доносил на

великороссийских воевод, находившихся в Малороссии, писал, что от на-

сильств и обид, чинимых воеводами и московскими ратными

людьми, малороссияне покидают дома свои и семьи, убегают в

Запорожье, распространяют недовольство своими рассказами, и

через то возбуждается повсеместное смятение и шатость. Тем же

способом не щадил он и своих козацких начальных людей. На

нежинского полковника Гвинтовку доносил он в Приказ, будто

Гвинтовка, будучи в Москве, не хотел прилагать руки к статьям, поданным гетманом; - когда гетман стоял еще в Каневе и

посылал Гвинтовку под Чигирин, он, не слушаясь гетмана, назад

воротился и говорил: <нигде того не ведется, чтоб свой своего воевал!

Когда же потом гетман посылал Гвинтовку в Переяслав против

мятежников, он показывал доброжелательство к бунтовщикам; за

это гетман посадил его под караул в Гадяче, а на его место в

Нежине полковником назначил другого - Артема Мартыновича.

Полковнику Могилевскому, греку, после укрощения переяславских

мятежников гетман дозволил расположиться с своею ватагою близ

Сосницы и Мена, потом чернил его, доносил, что козаки этой

ватаги прибирают к себе наймитов из поспольства, и те

самовольно именуют себя козаками. Доносил гетман и на духовных

лиц: <то дело богомерзкое и богомстительное, что пастыри наши

бесчинно и не по правилам святых отец живут, а как от патриарха

московского на митрополию в Киев прислан будет митрополит, то все пакости на Украине перестанут>. Более всего старался

Бруховецкий своими доносами вредить епископу Мефодию, который в 1667 году был приглашен в Москву но возникавшему делу

о суде над патриархом Никоном. В феврале этого 1667 года гетман

сообщал,- что всячески-увещевает запорожцев быть верными царю

и жить в братолюбии с великороссийскими ратными людьми, но

мешает этому <двоедушная духовная особа, преосвященный Ме-

* Нам неизвестно значение последнего обвинения. Вероятно, было тогда

несколько процессов о волшебстве, кончавшихся казнями, столь

повсеместными в тот век. Есть темное известие о том, что Бруховецкий приказал

сжечь полковницу Гострую, но подробностей об этом событии мы не

знаем.

90

фодий, поджигая запорожцев на всякое зло и действуя на них

чрез генерального судью Петра Забелу>. Так, гетман, донося на

Мефодия, старался очернить перед московским правительством и

другое значительное лицо в Малороссии. <Было бы всего лучше, -

писал Бруховецкий о Мефодии, - еслиб он, поехавши в Москву, там бы и остался или в каком-нибудь ином месте государь жить

ему указал, а то вот теперь, как он заехал, иной свет здесь без