Рудобельская республика - [53]

Когда въехали в панский лес, заморосил тихий запоздалый дождь. Соловей укрылся под свиткой, боялся замочить листовки. Они были посильней всей Тимоховой добычи, припрятанной под мылом и таранью. Наступали решающие дни: гнать немцев, поделить землю, начать новую, свободную жизнь. Приближалась огневая, полная тревоги и радости пора.

Не доезжая до села, Соловей спрыгнул на землю.

— Ну, я пошел, — бросил Тимоху, — а ты сегодня «торгуй» половчее и передай всем нашим, чтобы к вечеру собрались на Заячьем хуторе. Понял?

— Есть, товарищ командир!

Тимох стегнул вожжою по мокрой лошадиной спине и погромыхал в село.

Фигуру Соловья скрыла сетка дождя и черная мокрая стена кустов.

В тот же день после полудня каждый немецкий солдат знал, что пришел конец династии Гогенцоллернов, что в Германии революция.

— А теперь за кого валяться в окопном дерьме? — спрашивали они один у другого и передавали отпечатанные на шапирографе листовки с расплывающимися ошеломляющими словами о событиях на родине.

Комендант трясся от злости и, будто командуя на плацу, рявкал:

— Брехня! Большевистская провокация! Сейчас же собрать и сдать мне эти вонючие листки! Кто принес это собачье свинство? Деревню обыскать! Бунтовщиков арестовать!

Солдаты не шевелились. Одни мрачно молчали, другие не скрывали свою радость.

Офицеры метались по казармам и собирали измятые синие листки, выворачивали солдатские карманы, только там уже было пусто. Каждый отчеканивал:

— Выбросил, герр лейтенант! — И добавлял наивно: — Кто же теперь будет править Германией?

— Кайзер Вильгельм Второй, — огрызались офицеры.

Комендант чувствовал, что капкан вот-вот захлопнется, что вокруг действуют невидимые силы большевиков, но где и кто они? Неужели те неуловимые бандиты, что перехватывают обозы и разоружают солдат? И вот теперь подбивают к бунту солдат армии «его императорского величества». А там наверху, в Берлине, молчат, никаких указаний… Значит, придется действовать, как было приказано. Но из деревень ничего нельзя вывезти. Один выход — взять хоть то, что осталось в имении. И солдаты потащили из господских амбаров на пароконные подводы и на походные двуколки мешки жита и гречки, кадки с салом, покатили из винокурни бочки со шнапсом, из комнат вытащили персидские ковры и пуховые подушки. Делали это они весело и споро.

А управляющий Врангеля, растерянный и испуганный, бегал по двору от воза до воза и только кричал: «Was machen sie?»[27] Комендант не обращал на него внимания. Он приказал все это добро под усиленным конвоем отправить утром на станцию, погрузить в вагон и с охраной доставить в Германию. На ночь вокруг имения выставлялся усиленный патруль.

А в это время в хате Архипа Левкова собрался весь Рудобельский ревком.

— Хватит агитировать, товарищи, пора действовать. — И Соловей рассказал обо всем, что узнал в Бобруйске. — Захватить волость, не дать немцам вывезти награбленное добро, потребовать, чтобы немедленно вывели войска с Рудобельщины, — такова задача на эту ночь и утро. Я предлагаю такой план: отряд Максима Левкова разоружает часовых у волостной управы и занимает Карпиловку. В это время отряд Ничипора Звонковича идет на Новую Дуброву. Максим Ус со своими хлопцами займет Лески. А мы с Анупреем захватим имение. Попробуем договориться с комендантом. И предупредите хлопцев — зря кровь лить не надо. В Германии революция, многие солдаты — левые социал-демократы и коммунисты. За что же их убивать? Да и самим гибнуть нет смысла. А пуля — дура, она не спрашивает, кто ты и сколько у тебя детей.

— Среди немчиков есть такие хлопцы, что хоть их взводными назначай, — отозвался Максим Ус. — Сами этого рыжего коменданта на кресте распнут.

— Отряды собираются на Зайцевом хуторе. Вооружаются кто чем может. Чтоб видно было, что и мы не с голыми руками идем, — приказал Прокоп Молокович. — А теперь каждый своей стежкой — на хутор!

…На той самой поляне собралось сотни четыре мужиков с карабинами, винтовками, дробовиками. Кое у кого за ремнем торчал наган. А дед Терешка нацепил через плечо длинную стражницкую саблю с кожаным темляком. Чтоб она не тащилась по земле и не била по пяткам, дед придерживал саблю рукой. Шапка у него съехала на одно ухо, реденькая бороденка задралась кверху. Смотрят на него молодые и ухмыляются, а он похаживает от одного к другому, потом вдруг выдернет саблю и похваляется:

— Если хочешь, побрею. На, пощупай, как огонь. На трех брусках доводил. Запустил Минич. Не иначе, стражничиха кабанам траву секла.

— Ты теперь, дед, как генерал Скобелев. Глянут немцы — и врассыпную, — пошутил Ус.

— Нечего зубы скалить, Максимка. Тут стараешься как лучше, а ему только хаханьки над дедом Терешкой. Это же не лишь бы какая сашка, это, если хочешь, боевая трафея. Не попал тогда в этого злыдня топором, и ты поленился пробежаться, чтоб перенять рыжую собаку, так вот вскочил сгоряча в его фатеру и забрал етую мешалку. Трафея, брате. Видишь, и с кисточкой.

Мужчины добродушно смеялись над разговорчивым и всегда потешным Терешкой.

На поляну вышел Александр Соловей. На нем был военный френч, перетянутый широким ремнем, зеленая, еще николаевских времен, фуражка, а на ремешке красная ленточка, скорее всего из Марылькиных кос.