Рубежи - [74]

Бои на земле и в воздухе продолжались с прежним напряжением.

Эскадрилья, которой в этом вылете командовал Губин, промчалась на высоте тысячи метров над центральной частью города. Николай облегченно и радостно вздохнул: он успел заметить над серым огромным зданием трепещущий красный флаг. Открывшееся глазам летчиков впереди внизу поле — берлинский аэродром — было во многих местах изрыто бомбами. Пытавшиеся взлететь с него вражеские самолеты прижимались к земле пулеметным огнем истребителей. Пилоты тяжелых машин, которые должны были увезти соратников Гитлера, разбежались. Шеф-пилот самого Гитлера сдался в плен со словами: «Это самое лучшее, что я теперь могу сделать!»

Сверху хорошо видно: город со всех сторон окружен войсками. В воздухе, как молнии, мелькают самолеты различных конструкций, часто оставляя за собой черные зловещие полосы. В этот день бои в берлинском небе достигли наивысшего напряжения. В эфире беспрерывно раздаются разноязычные звуки команд и возбужденные голоса летчиков.

На высоте двух тысяч метров Губин со своей эскадрильей ринулся в самую гущу боя, который происходил над центральным полем. Одно звено он направил вниз, чтобы препятствовать взлету вражеских машин.

Николай забыл про землю. Кругом немецкие «фоккеры», «рамы», «юнкерсы» и всё, чем фашистская армия располагала на этот день. Годы войны приучили Астахова к выдержке и, чувствуя свое превосходство, он умело уходил из-под удара немцев и смело нападал сам. За пять минут боя он успел «свалить» два самолета противника. Его звено вело бой на средней высоте, Губин с Широковым дрались где-то сверху, прикрывая Астахова, не допуская неожиданных ударов. «За ними, как за каменной стеной», — думал Николай, стиснув зубы от страшного напряжения и выбирая новую цель для удара наверняка.

Немцы стреляли длинными очередями. Один истребитель вверху вспыхнул, и маленькая темная фигура летчика, отделившаяся от горящего самолета, долго падала, не раскрывая парашюта. Белый купол мгновенно вырос почти у самой земли, как разрыв снаряда, и скрылся между домами той части города, которая была в руках советских бойцов. Астахов осмотрелся. Не увидел самолета Широкова. Значит, это он выбросился. «Чертова выдержка у человека. Так затянуть прыжок!.. Не стукнулся бы только о камни в развалинах».

Откуда-то пришла еще группа истребителей, прямо с ходу вступила в бой, и через несколько минут воздух опустел. Немцы удрали. Эскадрилья Губина повисла над аэродромом. Другая группа ушла дальше, к западной части города. Очевидно, это истребители «свободной охоты».

Астахов удивился, что бой так быстро кончился.

* * *

…Широков услышал команду:

— Атакую… Прикрой!

Он повис сзади Губина, обеспечив ему безопасность атаки. Когда «мессер» перевалился на спину и начал падать, Широков заметил сбоку «фоккера», пикировавшего на последний самолет в звене. Широков полетел наперехват и выпустил короткую меткую очередь. Почему-то у «фоккера» отвалился хвост. Он не горел, но беспорядочно падал. Широков глянул назад. Увернуться от удара немецкого истребителя он уже не успел.

«Сволочи, подожгли…» — только и успел подумать он.

Пламя вырвалось с обеих сторон мотора, прошлось по капотам и, лизнув стенку кабины, закрыло все впереди. Медлить нельзя ни секунды. Он с силой дернул за ручку аварийного сброса фонаря, и в кабину ворвался дым вместе с ураганным потоком воздуха. Отстегнув привязные ремни, летчик подтянулся на руках и, отворачиваясь от огня, чувствуя, что задыхается, с усилием перебросил тело за борт. Он отлетел от горящего самолета, завертевшись волчком. Открывать парашют рано — могут расстрелять в воздухе или, что еще хуже, занесет ветром в лапы врагов. Огромным усилием воли решил дернуть кольцо на минимальной высоте. Тело вошло в штопор.

Земля кружилась перед глазами. Широков выбросил руки в стороны — тело перестало вращаться и, когда до земли оставалось не более двухсот метров, рванул кольцо.

В первую секунду ему показалось, что он остановился в воздухе, и только спина и плечи ныли от тупой боли. Но он посмотрел вверх: небо закрыто белым шелком. Переведя взгляд на землю, он вскрикнул от радости: бойцы, родные бойцы махали ему руками.

Его подхватили под руки, отцепили парашют и чуть ли не на руках отнесли в укрытие. Широков слышал их возбужденные голоса и, гордый за этих простых людей, за свою авиацию, за себя, чуть не плакал от счастья.

— Здорово дрались! Мы наблюдали ваш бой.

— Ну и хватили одного, у него аж хвост к чертовой бабушке отлетел.

— Молодцы, истребители! Деретесь не хуже нас, пехоты.

Широков подумал об аэродроме, о друзьях и заволновался.

— Хлопцы, укажите командира. На аэродром надо. Ведь война не кончилась.

— Вон идет капитан.

Широков заторопился к нему навстречу.

* * *

«Капитан Астахов… капитан… кавалер шести орденов. Спасибо, Родина».

Стоя в строю, глубоко взволнованный Николай взглядывает то на свою только что полученную новую награду — орден Красного Знамени, то на новые погоны.

Он видит смущенное лицо Широкова — ему присвоено звание Героя Советского Союза. Видит чуть-чуть растерявшегося подполковника Губина рядом с членом Военного Совета, который приколол к его груди вторую золотую звездочку. Астахов пробегает глазами по строю однополчан, на груди которых блестят ордена и гвардейские значки, и замечает: у всех почему-то неожиданно появился насморк, слишком часто они прибегают к помощи носовых платков. Привыкшие смотреть смерти в лицо, загрубелые, пропитанные военной гарью, эти люди, у которых, казалось, слезы луком не выдавишь, стояли сейчас притихшие. Они еле сдерживали готовые прорваться наружу чувства любви к родной земле, к своему гвардейскому знамени, которое шелестит на правом фланге, обдуваемое теплым, нежным ветерком.