Рубежи - [37]

Через месяц Кондик подъезжал к городу на Волге в качестве курсанта военного технического училища.

Кондик изучал технику, часами копаясь в моторе. Он редко пользовался конспектом. Ему нужно было видеть, трогать, разбирать и собирать… Сложная автоматика двигателя увлекла его. В конце учебы он знал столько же, сколько знали старые техники. Однажды он предложил изменить форму клапанов в цилиндрах мотора, что должно было, по его расчетам, увеличить срок их работы без изменения мощности двигателя и расхода горючего. Его предложение было проверено и принято.

В день выпуска из училища началась война. Кондик прибыл в истребительный авиаполк, защищавший небо Москвы, и уже через месяц не было человека ни среди техников, ни среди летчиков, который не знал бы этого «трудягу». Но сам Михаил Кондик был молчалив, часто задумчив… Старое проснулось с новой силой. Он хотел воевать, воевать в небе.

Когда враг рвался к Москве, их часть перебазировалась на другой аэродром, а на прежнем оставили несколько техников, в том числе и Кондика для встречи летчиков нового полка. Говорили, что в этом полку погибло несколько техников и что их надо заменить. Кондик получил приказание принять самолет с цифрой «8» на фюзеляже. Он неторопливо шагал к капониру, где стоял самолет. Навстречу шли два летчика. Он хотел пройти мимо, мельком взглянув в их сторону, но остановился. Остановились и летчики. Минуту никто не говорил ни слова. Виктор бросился к нему первый, споткнулся и почти упал на руки Кондику.

— Такие встречи бывают только на войне! Давно в армии? — тряс руку Кондика Астахов.

— Нет, позже вас ушел.

— Летаете? — возбужденно спросил Виктор.

— Техник… пока!

Кондик слегка смутился. Это заметили друзья. Астахов понял настроение своего первого инструктора.

— Сейчас это не имеет значения. Мы вместе, а это главное, вместе и воевать будем.

Кондик заметно волновался. Он не скрывал, что рад встрече, рад тому, что есть люди, которые помнят его, уважают и даже гордятся дружбой с ним.

— Вы не знаете, кто командир восьмерки?

Астахов ответил.

— Значит, действительно воевать будем вместе, — сказал Кондик. — Иду принимать.

— Везет же ему, — шутя говорил Виктор, кивая на Астахова, — и в воздухе, и на земле.

— Помните, вы говорили: хочу видеть вас в будущем военными летчиками… Летчики на всю жизнь. Вот теперь смотрите, какую путевку вы нам дали.

Астахов, как бы между прочим, спросил:

— Как здоровье?

— Было 170, стало 150. Один черт. Стоит ли говорить об этом! За давлением следить будем после войны.

Вечером они сидели в тесной жарко натопленной комнате и рассказывали друг другу о своей жизни, вспоминали все, что сохранила память.

* * *

В эти напряженные дни в жизни Астахова произошло важное событие. Однажды, вернувшись из полета, он увидел около штаба забрызганный грязью «виллис», Когда он пришел в комнату, ему сказали, что за ним приходил посыльный из штаба и что ему приказано немедленно явиться туда.

Вызывал его замполит. В кабинете сидело много народу. За столом Астахов увидел незнакомого полковника, приехавшего, как оказалось, из парткомиссии дивизии.

Шло собрание. Замполит, увидев Астахова, кивнул ему и жестом указал на свободный стул.

— Товарищи, лейтенант Астахов только что вернулся с боевого задания.

Незнакомый полковник поднялся, достал красную книжечку.

— Подойдите сюда, товарищ Астахов.

Николай подошел.

— Будьте всегда достойны доверия партии, товарищ Астахов. Поздравляю! — сказал полковник, передавая Николаю партийный билет. — Сколько сегодня сделали вылетов?

— Два, товарищ полковник, — ответил Астахов.

Он хотел сказать еще, что вся жизнь его, мысли, чувства, кровь до последней капли принадлежат партии, народу, Родине, но от волнения смог сказать только: «Спасибо, постараюсь оправдать».

С собрания он шел вместе с Кондиком.

Перед общежитием присели на скамейку под деревом и закурили.

— Ты вроде бы чем-то недоволен? — спросил Николай.

— Нет, я рад за тебя. Ты — достоин. А вообще — хочется сделать что-нибудь настоящее.

— Опять тоскуешь? — глядя в задумчивое лицо товарища, спросил Астахов.

— Опять, — тихо и откровенно признался Кондик.

— Не надо. Не все потеряно: поправишься, еще будешь летать. А если и нет, так ты же все равно в авиации.

— Пойми, сколько длится война, а я еще немцев видел только пленных да в кино.

— Да ведь без тебя я не боец. Исправные самолет и оружие — это уже половина успеха в бою.

— Не агитируй, все это я прекрасно знаю. Как-то Губин облетывал двухместный самолет. Я уговорил его взять меня с собой. Я и радовался, как мальчишка, и мучился от сознания, что я только груз в кабине, случайный человек, а кажется, взял бы управление и летал бы… летал бы не хуже… — Кондик, не договорив, умолк.

Астахов тронул его за рукав; в такие минуты он особенно сочувствовал товарищу. Он рассказал Губину о Кондике. Командир эскадрильи уже приметил этого скромного, трудолюбивого техника, он вообще не мог равнодушно относиться к людям, любящим авиацию.

Чтобы как-нибудь отвлечь товарища от его мрачных дум, Астахов потащил Кондика к столу, где стукали костяшками домино.

А через два дня случилось то, чего невозможно было предусмотреть.