Рубежи - [124]

Когда все же пришел приказ, ему вручили обходной лист. Материально ответственные лица должны своей подписью подтвердить, что он никому и ничего не должен. Нервы Степана были взвинчены, и он не скрывал возмущения: зачем нужен обходной лист? Кто его выдумал? Проделки работников тыла и только. Эти подписи казались ему оскорбительными: не доверять человеку, который лучшие годы свои отдал службе, родине и не раз был готов лишиться жизни… Старший офицер и вдруг — распишитесь в том, что вы не должны ни одной пары кальсон! Что он — расхититель какой, пытается урвать у государства? Глупо до невероятности! Его пытались успокоить: так нужно, пока. Общее правило.

Ягодников торопился домой, чувствуя, что желание поскорее покинуть часть могло показаться обидным для товарищей и командира, которым трудно было понять, как он устал. Нет, они понимали и были сдержанны и снисходительны.

Когда все было готово к отъезду, его вызвали в штаб. Он не знал, зачем.

Во всю длину коридора в строю офицеры, строгие, подтянутые, в парадной форме. Около штаба он видел машину командира соединения, но не мог подумать, что командир прибыл проводить его в новую жизнь. Ему стало немного стыдно за свой костюм. Парадный в чемодане, на нем повседневный и заметно помятый, но этого никто не замечал. Он стоял перед строем и смущенно поглядывал на лица друзей: Крутов еле заметно кивнул ему, прищурил глаз Астахов, Орлов смотрел на него сосредоточенно и сочувственно, полковник Ботов — прямо и дружелюбно, только Семенов лукаво, с неизменной улыбкой, впрочем он всегда такой. Приятно было смотреть на молодое лицо Пакевина, в выражении которого спокойствие и уверенность, честное, с еле заметной улыбкой, улыбкой большого, все понимающего друга.

Полковник Ботов, не торопясь, зачитал приказ, в котором за долгую безупречную службу в Вооруженных Силах ему, Ягодникову, объявлялась благодарность. Крепкие пожатия рук и пожелания всех благ.

Степан волновался. Опять вспоминалась война, фронт… Те же люди и знакомое чувство благодарности за дружбу, за поддержку в трудные минуты, за то, что они понимают его. Хорошие слова в приказе:

«Мы стремимся к такому миру, при котором между всеми людьми будут простые, разумные, человеческие отношения, и уверены, что офицер запаса Ягодников будет в первых рядах строителей такой жизни».

Ценный подарок от всего коллектива. Купили на свои деньги товарищи, на память. Скрывать свои чувства Степан уже не мог. Что сказать в ответ? Где найти такие слова, чтобы обнажить перед товарищами свое сердце? А нужны ли эти слова? Разве не видно, что он готов вот-вот прослезиться, как мальчишка? Солидный мужчина, старый боевой летчик стоит расслабленный, чуть растерянный… «Спасибо, друзья…» Вот и все!

Автобус. Аэродром. Последнее пожатие рук. Транспортный самолет, лавируя между огнями, вырулил на взлетную полосу, поурчал моторами, прогревая масло, и рванулся с места. Последний пучок северных огней, смутные очертания сопок, моря, тундры. Курс на юг. Север уходит назад. Прощай, север! В твоих льдах я оставляю кусочек своего сердца и хороших друзей! Я любил тебя, север!

17

После полетов Федору Михееву нравилось бродить по заводу, по его цехам, вдыхать пропитанный запахами металла, масла, нагретой резины заводский воздух, прислушиваться к шуму, который давно не кажется ему беспорядочным: там сваривают силовые узлы фюзеляжа, а рядом автоматические сверла готовят сотни отверстий для заклепок; гудят электромоторы, вырываясь из баллонов, шипит сжатый воздух, стучат молотки. Порой в цехи доносится мощный гул испытываемого на стенде двигателя, тогда исчезают все остальные звуки.

Федор проходит по цехам и видит, как формируется крылатое оружие. Из цеха сборки стреловидная птица с высоким хвостовым оперением выкатывается на простор и попадает в руки летчиков: последний этап производства. Летчики заканчивают то, что начато умом конструктора и сделано руками рабочего человека. Готовую машину провожают сотни глаз, эти же глаза смотрят на летчика: не подведи! Испытатель на заводе свой человек и похож он больше на заводского техника, чем на летчика. В короткой кожаной куртке, он осматривает самолет, вникает во все детали производства, интересуется решительно всем: и качеством заклепок, и окраской самолета, и смотрит, нет ли царапин на плоскости. Летчик обязан знать все, и только при этом условии в кабине он спокоен, уверен в себе и в машине, когда поднимает ее на огромную высоту.

Непосредственно перед полетами Михеев на заводе не бывает. В такие часы он мысленно в кабине, в воздухе, ставит самолет в различные сложные положения, из которых нужно выйти при любых обстоятельствах… В такое время для него не существует ничего, что не имеет прямого отношения к машине, ждущей его на старте и к полету.

Когда полеты закончены и он чувствует приятную усталость, тогда он вновь готов часами наблюдать, как вырастает реактивный аппарат, снабженный пушками и снарядами, несущими гибель врагу, если враг появится в небе.

Федор пришел на завод тотчас же после войны, пришел в качестве летчика-испытателя. Другого для него ничего не могло быть. Другое было бы несовместимо с его натурой, с его желаниями.