Рубежи - [113]

Однажды зимой в лютый мороз ночью прошумела машина по дороге через поселок. Шофер подвез женщину с ребенком до поселка и поехал дальше. Одета женщина была в осеннее пальто, девочка укутана большим платком. Долго стучала она в дом этой скряги. Поднялся ветер. Старуха, конечно, слышала умоляющий голос женщины и плач ребенка, но двери не открыла. До других домов женщина дойти уже не могла. Утром ее и девочку нашли мертвыми на крыльце. Я видела белое худенькое лицо девочки и не могу теперь забыть его… Потом я узнала, каким может быть человек в ненависти… Почти весь поселок поднялся против старухи; ее могли безжалостно убить, если бы несколько человек не оттащили старуху от толпы. И я била, девчонки тоже… камнями…

Полина зябко передернула плечами, словно от холода. На глаза ее навернулись слезы.

— Почему вы здесь? Почему опять говорят о войне? Кому она нужна? Неужели опять жестокость, ненависть людей друг к другу?..

Полина вскинула голову и посмотрела в упор на Николая. В ее глазах были упрямые огоньки. Николай взял ее руки в свои.

— Успокойся, Полина. Что волнует тебя — беспокоит и миллионы людей. И мы здесь только потому, чтобы больше не допускать войны. Как-нибудь и я тебе расскажу о войне, а сейчас прочти вот это письмо. Только не торопись с выводами. Я хочу, чтобы ты знала меня всего.

Он наблюдал за ее лицом, но она умела владеть собой.

Полина прочитала письмо, но долго еще смотрела на листок почтовой бумаги. Потом отложила его в сторону.

— Ты знал Таню… жену умершего друга?

Вопрос спокойный, но где-то горел шнур…

— Я любил ее раньше… давно.

Полина слегка улыбнулась, еле заметно, одним уголком плотно сжатых губ. «Как же ты теперь поступишь?» — подумал Николай. Они долго молчали.

— Ты очень любил ее?

— Любил. Кажется, очень…

— Она лучше меня?

Вопрос смутил Николая. Полина не смотрела на него, но настороженно ждала.

— Понимаешь, она совсем другая… И жизнь ее была другая. Пойми меня правильно; мы росли вместе, учились, потом война. Мы много лет не виделись. Она полюбила хорошего человека, моего старого друга, и я никогда не осуждал ее, наоборот… Он был очень хорошим человеком.

— Ты не ответил на мой вопрос, — перебила его Полина. — Она лучше меня?

— Ответить на твой вопрос нелегко, — решительнее проговорил Николай. — Вы по-разному жили и по-разному смотрели на вещи. Может быть, Таня в то время казалась мне лучше, но сейчас я хочу быть с тобой, и давай не будем ворошить старое.

Опять молчание. Полина смотрела на письмо, думая о чем-то, потом вздохнула.

— Как все трудно и непонятно, — проговорила она тихо, слегка отстраняясь от Николая. Вид ее был смущенный, заплаканный. Ему стало жаль ее, но ласковый взгляд Николая не растопил похолодевшую душу Полины, как короткий луч дневного света не может растопить полярную ночь..

— Мне хотелось бы видеть ее, Таню…

Кажется, бороться с собой она перестала и снова улыбнулась.

— Мы ее увидим, и Федора увидим. Скоро отпуск. Я уверен, мои друзья понравятся тебе.

— Теперь Таня одна… Ей очень трудно…

— Полина, перестань! Я люблю тебя.

Полина прижалась к нему, но Николай чувствовал: что-то было недоговорено…

Утром он ушел с безотчетно тревожным чувством.

14

Люди. Много их в памяти Астахова. Люди — это жизнь. Интересы отдельного человека — это интересы прежде всего всех. Никогда Николай не мыслил иначе, да и можно ли думать по-другому? Он знал людей, потому что вырос среди людей и жил с ними. Были грустные и веселые, стремительные, как порыв ветра, и тихие, спокойные, с «тугим фитилем». Знал он добрых, сентиментальных, впечатлительных и робких, знал и злых, вспыльчивых, плохо владеющих собой, и все они составляли одно целое, без которого немыслима жизнь: людей. Не о врагах он думает. Они были, их уничтожили. Есть и сейчас, скрытые, на первый взгляд незаметные. Он не думает о них, как о людях. С детства он хотел верить людям, всем без исключения, потому что верить хорошо и естественно. Какие условия заставляют человека быть плохим? Почему существуют причины, толкающие на подлость? Могут быть не очень грамотные, дурно воспитанные, грубоватые в отличие от других, но все это далеко от подлости. Он и сам понимает, что такие рассуждения наивны и что есть люди, в совершенстве овладевшие способностью приспосабливаться.

«Кем ты был в годы войны, что делал? Как удалось тебе так искусно прятать от людей то подленькое, что было у тебя всегда, всю жизнь? Да и знаешь ли ты, что такое война? Не прятался ли за широкие спины живых и мертвых, отстоявших Родину?»

Астахов давно прочитал исписанные страницы. Неторопливый, ровный, равнодушный почерк. Может быть, ошибка, шутка? Когда он понял, что пауза затянулась и что нужно что-то отвечать, он попробовал успокоиться, но не мог скрыть легкой дрожи в голосе:

— Я признателен вам за то, что вы дали мне почитать этот «труд». Спрашивайте, я буду отвечать, если смогу.

Полковник Коротков наблюдал за Астаховым, давая ему время привести в порядок свои чувства, потом сказал:

— Давайте по порядку. Здесь написано, что Ягодников систематически пьянствовал и что по существу на этой почве чуть не врезался в землю, и вы, его друзья, знали об этом.