Рубежи - [110]

— Я тоже вырос на аэродроме, — начал Астахов, — и не могу представить, что буду делать, когда врачи скажут и мне свое «нет». Я — это отдельный человек, товарищ Ягодников, но здесь «мы», а не «я», и за нами Родина, интересы которой мы защищаем в этом суровом краю. Обращаясь к Ягодникову как к коммунисту, я спрашиваю его: имел ли он право так замкнуться в себе, уйти от товарищей, от коллектива и самому бороться с собой! Такая борьба в одиночку ни к чему не приведет. Хорошо, что хорошо кончается, а в авиации «чуть-чуть» не считается. По этой формуле нам жить нельзя. Я присоединяюсь к мнению коммуниста Ботова: Ягодников не думал о нас, о коллективе, когда ехал на аэродром, да не думал и о том, что его жизнь должна в любых обстоятельствах быть полноценной и содержательной. Для этого не обязательно летать, раз уж нельзя летать. Я против того, чтобы наказывать коммуниста Ягодникова, он уже сам себя наказал. Но я за то, чтобы по-настоящему знать людей, изучать их не только в воздухе, а прежде всего на земле. Воспитывать в них чувство ответственности за судьбу всех. Надо знать Орловых… — Астахов вдруг вспомнил свой лихаческий полет над морем. — Есть Орловы в разных званиях (в зале кто-то хихикнул). Предлагаю ограничиться разговором с Ягодниковым.

Выступало еще несколько человек, в том числе и Орлов, ругавший себя за плохую подготовку к полетам (это понравилось коммунистам: раньше Орлов избегал говорить о своих слабостях).

Решение было единогласным. Полковник Коротков снисходительно улыбался.

Когда выходили, на улице начиналась пурга, по поселку метался дикий, стонущий ветер. Пригибаясь чуть не до земли, закрыв воротниками лица, двигались ощупью, на огни. До гостиницы добрались с трудом. Половинкин быстро уснул. Летчики не спали. Страшный порыв ветра ударил в прикрытые снегом стены домика, и от этого удара качнулись лампочки. Сидели долго, вспоминая прошлое, и в этот вечер впервые Астахов задал себе вопрос: жизнь перешагнула на вторую половину, а где же был кульминационный момент ее? На фронте? Здесь? Или он ошибается, и та вершина, с которой начинается спуск, еще только будет для него.

13

Двое суток бушевал ветер. Из квартир не выходили. Питались консервами, колбасой, рыбой. Рассказывали, будто кто-то, не выдержав одиночества, пытался дойти до соседнего домика. Спасательная аварийная команда, связанная цепочкой, обнаружила его, полузасыпанного снегом, в нескольких метрах от собственной квартиры. Блуждал около часа. Могли бы и не найти, тогда гибель в снегу. На третий день пурга оборвалась. Небо заискрилось звездами и заполыхало сиянием: гигантские переливающиеся яркими красками ленты плясали в небе, ежесекундно меняя цвет и место; то они низко над горизонтом пошевеливают оранжевыми краями, то стремительно срываются и в центре, над головой, образуют ядро, воронку и тут же вновь рассыпаются голубыми, зелеными, красными полосами, причудливой бахромой и вдруг гаснут… Минута темноты, и снова небо в ярком огне, опять смена красок, как в калейдоскопе. Морозно. Плотно сжатый снег, твердый и скользкий, неподвижен. Дорог нет. Шумят моторами вездеходы. Около двух часов грохотали машины, стаскивая с посадочной полосы снег. Техники осматривали кабины, проверяли керосин в баках. Мощная струя сжатого воздуха вырывалась из баллона через резиновый шланг и выметала снег из расщелин лючков, стоек шасси, рулей. В середине дня, перед началом полетов, Астахов с Крутовым на двухместном самолете вылетели на разведку погоды. В кабине самолета тепло, уютно. Стрелки приборов горят голубоватым огоньком. На небе ни облачка. Воздух чист и прозрачен. Земля белая, притихшая. Через несколько минут полета — море, обсыпанное отраженными звездами. Хочется лететь выше, дальше от прибрежных льдов, торосов. Ни одного огонька, кроме звезд. Астахов передавал по радио на землю: погода отличная!

Но остальным в этот день летать не пришлось: в керосине обнаружили воду и в трубопроводах лед.

Ботов принял решение осмотреть все самолеты и баки с горючим, снять анализ. Спешно заменяли горючее на самолетах. Истребители должны быть готовыми взлететь в любых условиях, при любой погоде…

Когда летчики настроены на полеты, но их отставляют, нет желания уходить с аэродрома, тем более в хорошую погоду. Собрались в дежурном домике. Капитан Семенов, чуть лысоватый, со смеющимися глазами и вечно блуждающей на губах улыбкой — «душа парень», что-то рассказывал. Ботов и Пакевин снисходительно прислушивались, играя в шахматы.

— …Обычно мы делим гольцов по квартирам, если улов приличный, а вот доктор (Семенов кивнул в сторону сидевшего тут же врача) феодал, нежно выражаясь, десятка два отправил домой и хоть бы единую рыбину товарищам. Последний раз он засолил несколько штук и повесил вялить в котельную. Кто-то ночью снял гольцов, а отрезанные хвосты разложил на плите. Запах был страшнейший на весь дом. Так был наказан за жадность «феодал» в назидание потомкам.

Врач сидел, меняясь в лице. Семенов лукаво взглянул на Ботова:

— Как раз это случилось накануне того дня, когда вы, товарищ полковник, получили в подарок свежепросоленного гольца.