Рубеж надежности - [64]

Ставилась, кроме всего, задача психологически уравнять приезжих с москвичами. В ЗМШ столичных жителей вообще не принимали (за все годы было одно исключение: взяли мальчика, прикованного к постели). Правильно ли это? Решайте. Но учтите, что там, откуда приехали эти ребята, не было ни спецшкол, ни подготовительных курсов, ни Политехнического, ни Ленинки. И не было рядом с ними в пору экзаменов мамы, которая приготовит вкусный обед… Я за равные стартовые возможности. А дальше — по мотору. Дальше — у кого какие способности. Дальше — честное соревнование без подтасовок, без скидок. Первый же конкурс показал, что питомцам ЗМШ льготы не нужны: более 400 поступили в вузы, 87 — на мехмат МГУ.

Я давно слежу за этой работой, она нравится мне. Духом бескорыстия, чистотой намерений — и сверху, и снизу. Я спрашивал, как контролируют ребят. Вдруг да кто-то решает задачи не сам. Пусть, отвечали мне, на экзамене-то он будет сам. Это троллейбус без кондуктора. Погони за отметкой нет. Конкурса родителей нет. Есть здоровая тяга к познанию. Потому что ЗМШ не дает ученикам никаких прав, а только знания (всего лишь?). Ученик не вырван до времени из своей среды. Отсев, достаточно большой, — не брак. Ошибся — нет трагедии. Зато испытал свои силы, попробовал науку на ощупь, что-то узнал полезное, что пригодится на любом поприще. А вкусы в этом возрасте чрезвычайно изменчивы.

Я говорил со многими студентами, которые вышли из ЗМШ. «География» уже ко второму курсу неразличима, разве что в одежде. Учатся все хорошо, в мыслях самобытны, в побуждениях серьезны. ЗМШ привела их в университет, и теперь они платят свой долг ЗМШ — работают «проверяльщиками», бригадирами, сидят над тетрадками, узнают себя прежних, пишут мальчишкам и девчонкам из самой Москвы. «Мы ведь для них боги, — сказал мне Володя Мотлохов. — Разве я знал в своем совхозе „Ворсино“, что мне студент пишет? Самое меньшее, думал, профессор…»

Такова эта удивительная школа. Восемь лет назад в «Письмах из Казанского университета» я рассказывал читателям «Известий» о поиске талантов. Может показаться, что и сейчас разговор о том же. Но поиск предполагает, что они, таланты, уже существуют в готовом виде, и надо только не полениться, найти. Теперь я вижу, что это не так. Талант есть развитая природная склонность. Таланты надо образовывать — давать им образование и тем самым их создавать.

Сейчас в ЗМШ учится 8490 ребят; 30 процентов — из малых городов, 60 процентов — из села. До полутора тысяч питомцев школы уже поступило в вузы, 355 — в Московский университет. И только? Да, это работа штучная. Но среди студентов первого курса мехмата в прошлом году четверть составляли воспитанники ЗМШ, а среди студентов иногородних — половину, а среди сельских — две трети. Количественно будто и не много, социальные сдвиги — огромные.

Впрочем, можно, как оказалось, эту работу и не вести.

ЕСТЬ старая русская сказка о дураке, который на свадьбе плакал, а на похоронах смеялся. Мне иногда кажется, что никакой он был не дурак. Просто он боялся перегибов.

Проблему можно, как оказалось, решить очень просто. Не мучиться, не искать, не учить, а сделать так, как сделали во Львовском политехническом институте: откровенно разбить абитуриентов на три группы — дети рабочих, дети колхозников, дети служащих, — экзаменовать их порознь и назавтра же отрапортовать, что достигнут «желаемый состав». Этот почин уже осудила «Правда», но, судя по письмам читателей «Известий», подобное делается и в других вузах, хотя там достало ума не вывешивать списки. Вот плодотворная идея!

Министр высшего и среднего специального образования СССР В. Елютин в своей недавней статье писал: «Совершенно очевидно, что мы не можем поступаться требовательностью к знаниям абитуриентов». Увы, иные вузы уже поступаются. И если мы учтем, что ответственности за качество своей «продукции» они не несут и что просчеты на ниве образования сказываются не в один год, то ясно станет, сколько тут будет наломано дров.

Следуя разным инструкциям, можно зачислить ребят из сельской местности, которые не прошли по конкурсу, а можно и не зачислять, можно, когда у них на один балл меньше, а можно, и на два, — создается нервозность, поле для слухов, для произвольных решений. Вот уж и в газете пишут, что некоего абитуриента с пятерками не приняли, предпочтя ему другого — с четверками и тройками, и это, мол, правильно, и так и надо. Вот уж другой автор доискался, что в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории треть учеников — дети музыкантов. Ужасное разоблачение!

Остановимся, умерим наши нервы, поговорим спокойно. Без улюлюканья. Моцарт тоже был сын музыканта, и Бетховен тоже — куда их теперь? Что поделать, если музыканта-исполнителя надо учить с шести лет, с семи — поздно, с восьми — безнадежно (я не говорю о певцах, которых, кстати, эта школа не учит). Что поделать, если в семьях музыкантов раньше угадывают способности ребенка, пусть даже не выдающиеся, и, главное, вовремя начинают их развивать. Да и что предлагается? Конечно, есть в селах и рабочих поселках дети с музыкальным талантом, и надо, как это делают на Украине, в Прибалтике, их находить и учить, надо шире ставить эстетическое воспитание, начинать его с детских садов, больше строить музыкальных школ в селах, добиваться, чтобы уровень их был достаточно высок, но все это долго, а хочется поскорей, чтобы сейчас же был «нужный процент».