Рубеж надежности - [61]

Какие у нас предложения? Пусть разыщут виноватого и пришлют на стройку, чтобы мы на него посмотрели, а он — на свою стряпню. Может, сам ума-разума наберется, когда поговорит с рабочими.

Просим „Известия“ проверить все факты и выяснить, кто именно был у нас виноват…».

Это задание читателей и привело меня в Братск. Я увидел могучую стройку. В тайге вырастал завод, которому предназначено быть крупнейшим в мире. Первый из корпусов тогда готовили к пуску, второй заканчивали, дальше вздымались к небу колонны третьего. И были эти строения невообразимо огромны и воистину хороши. Но я-то на беду должен был заниматься частностями, которые мешали великой стройке стать еще более великой.

ДА, САМА по себе труба — частность. Это надо сразу сказать. Но, проверяя «все факты», я узнал, что, пока строились великолепные корпуса, проект менялся по меньшей мере трижды. В 1964 году строители получили 176 листов монтажных чертежей, из которых, как писалось в акте, «было 123 случая аннулирования и 168 случаев дополнения». Переделки по всем объектам продолжались и в 1965 году, и в 1966-м. «Из-за изменения конструкции ошиновки, — читал я в другом акте, — имели место бросовые работы на сумму 90 тысяч рублей». Сам этот термин — бросовые — стал привычен на стройке. Бросовые конструкции, бросовые плиты, колонны, панели: пока их сделали по чертежам, пока смонтировали, чертежи изменились. Этих неликвидов скопилось по всему Братскгэсстрою — на 1 миллион рублей.

Тут уж не скажешь «мелочь», но истинного представления об убытках и эти цифры не дают. Сбит темп, потеряно время — вот главный убыток. Нет порядка — беспорядок тоже дорого стоит. Изрыта вся земля вокруг корпусов, нет дорог, мерзлый грунт (40 000 кубометров) приходится долбить вручную. А все потому, что чертежи подземных коммуникаций, с которых по-умному надо все начинать, приходят почему-то последними и меняются бесконечно.

Вот, скажем, чертеж № 705437, на котором изображена теплосеть. Лист вышел некогда из рук проектировщиков красивым и чистым. Потом пошли дополнения. «Исправленному тушью верить». Поверили. Стали рыть траншею, укладывать бетонные лотки. Новая резолюция красными чернилами: «Чертеж № 705437 без индекса „А“ не действителен». Выкинули часть лотков, иначе повели трубу, тянули ее, тянули, — уперлись в кабельный канал. Опять переделка: фиолетовый индекс «Б»… «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упало, «Б» пропало. Спрашивается: кто ответит за это безобразие?

Вначале мне казалось, что обнаружить виноватых будет легко. Но, посмотрев один такой чертеж, другой, третий, я понял, что и у проектировщиков одни катили камень в гору, другие — с горы. Почему?

Первая причина — какое-то неистребимое желание сэкономить на проекте. Он делался в Ленинграде, в ВАМИ — Всесоюзном алюминиево-магниевом институте; впоследствии его передали в Иркутск, филиалу ВАМИ. Стоил проект очень дешево и выпущен был очень быстро. Втрое дешевле и вдвое быстрей, чем аналогичные проекты за рубежом. А коль уж нет возможности семь раз отмерить, то и приходится потом резать семь раз.

Вторая причина — занижение сметной стоимости завода. Болезнь тоже застарелая, сметы у нас занижают давно, занижают повсюду, но даже на этом фоне алюминщики выглядят уникально: они ошиблись на двести миллионов рублей! И я не для оправдания авторов неверного проекта, а только объективности ради добавлю, что смету дважды проверяли эксперты и срезали ее (заниженную) еще на 5,6 процента.

Чертовски долго строился этот завод — вот еще одна причина. Поневоле поверишь в роковое число: алюминий в таблице Менделеева стоит под номером 13. Чертежи года два просто лежали на полке, потом строители медлили, потом раскачивались и только в прошлом году впервые выполнили план. Пуск завода по сравнению с первоначальным сроком отодвинулся на три года — проект устарел, зачах на корню. Вот и делите теперь вину между проектировщиками, экспертами, строителями и, скажем, заказчиками (дирекцией строящегося завода), которые с удивительной щедростью оплачивают любые переделки. И за нашу трубу заплатили они — из государственного кармана.

Я не ставил своей задачей, да и не смог бы разобрать все беды проектного дела — это тема особая. Но разве не ясно, что плохо, неверно срабатывает здесь сам экономический механизм. Когда выясняется такая «труба», можно и должно реагировать по-всякому. Можно критиковать виноватых, можно дать им выговор, понизить в должности, вовсе снять их с работы. Но главное должно произойти автоматически, само собой: они обязаны покрыть убытки. Вылететь в эту самую трубу.[5]

РАЗМЫШЛЯЯ обо всем увиденном, я все тверже укреплялся в мысли: задание рабочих надо выполнить до конца. При мне бригада перекладывала трубу, — я видел их в тоннеле. Будто и с усердием работали люди, а без яркости. И все у них что-то не ладилось, все чего-то не хватало, во время очередного перекура и вышел у нас разговор. Николай Григорьев, тот самый «досрочный», сказал: «По новой класть — другое ж дело!.. Если б еще один случай, а то всю дорогу: клади — вынай! Мотаем друг у друга нервы на кулак». Андрей Беличенко, веселый парень из Умани: «Я сюда идейно приехал. Братск! Если кто вам скажет, что рабочему человеку безразлично, где быть да что делать, — не верьте. Мы в самые морозы торчали здесь, потому — надо. А теперь кладем трубу, а веры нет. Может, и этот чертеж враный». Володя Ножкин, разбитной москвич: «Гори оно все синим огнем! Наше дело маленькое: бери больше — таскай дальше. Я лично усугублять свою жизнь из-за всяких