Рубеж надежности - [60]

— Спешит наша марка! — смеется Дитер Мюнх, сын рабочего, социалистический банкир, через руки которого в день проходит по восемь миллионов. — Марке приходится много работать.

С 1957 года в ГДР новые деньги. В оборот ввели 4 миллиарда 100 миллионов марок. Сейчас в обороте около 6 миллиардов. Значит, количество денежной массы увеличилось в стране на 50 процентов. А количество товаров и услуг увеличилось за этот срок на 100 процентов. Марка крутится, чаще ходит через банк, работает в поте лица. Марка подвижна — курс стабилен.

Это и есть устойчивость.

1967 год.

Труба

ЧЕЛОВЕК не способен уничтожить то, что создано его руками. Сегодня сделать, завтра сломать и снова сделать, и опять сломать. Люди не пригодны к сизифову труду. В старину попов за воровство, за пьянство приговаривали толочь воду — об этом есть у Герцена. И они брали ступу и толкли, и хоть работа эта не из пыльных, а, говорят, сходили от нее с ума. Заставить человека, разумного и свободного, делать бессмыслицу — задача неимоверно трудная.

Однако на современном уровне развития техники удалось решить и эту задачу. С помощью специализации и разделения труда. Один Сизиф в первую смену вкатывает камень в гору. Потом во вторую смену приходит другой Сизиф и скатывает камень с горы.

И все довольны.

Специализация тут, как видите, совершенно необходима. Дорожники, проложив новую дорогу, не станут ее ломать. Но пришлите электриков, и они, что называется, с открытой душой выроют яму посреди мостовой и опустят свой кабель, а следом явятся водопроводчики и выроют свою яму, для своих нужд. Эту работу по принципу «не рой другому яму» я наблюдал не раз. И думал: почему возможна она? Прежде, до этой поездки, у меня был простой ответ: потому, что каждой бригаде оплачивают все сызнова — рытье и засыпку, битье и заливку. Теперь я знаю, что не в этом дело. Не только в этом.

ТРУБУ укладывала бригада Лузгина. Были в ней комсомольцы-добровольцы, были демобилизованные солдаты, были местные, вербованные и даже один, «условно-досрочный»: его выпустили до срока, a что сидел, он не любил говорить. Работал, впрочем, хорошо, как и все в бригаде. Дармоеды в ней не держались. Сам Лузгин был хмурый сибиряк, худой и бородатый. Говорить он был не горазд, но дело знал, и его слушали.

Они работали в тоннеле, от этого им было особенно тяжело. Тянули на себе, как бурлаки, километровый трос, обвязывали отрезки стальных труб по три-четыре центнера весом, после этого в тоннеле урчала электролебедка, и с жутким скрежетом, рассыпая искры по бетонному полу, труба уползала в сумрачную глубину. Там кончалась механизация, там ей не было места. «Ломом давай!» — «Еще раз, легче…» — «Руки, руки береги!» — «Еще раз взяли!» — «Так… заваривай». Они знали, что задание срочное, народ подобрался артельный, работа ладилась и оттого, что она ладилась, было хорошее настроение у бригады, и дело шло еще лучше.

Вообще я должен заметить, расхоложенность, расхлябанность, перекуры и прочее порождаются чаще всего внешними причинами. Если на участке имеется все, что нужно для дела, если нет повода болтаться и есть возможность заработка, людям невозможно, стыдно, глупо не работать. Я забыл сказать: в ту пору бригада Лузгина отказалась от выходных.

К исходу третьей недели они укладку в основном закончили. На металлических «этажерках» в несколько ниток вытянулись под землей прямые чистые трубы, и зрелище это радовало глаз, как радует всякая на совесть сделанная работа. Но тут начальник участка сказал бригадиру, что трубы двух диаметров (337 и 89 мм) надо разрезать на куски и выбросить.

— Почему? — спросил Лузгин.

— Будем заменять.

— Ясно! — сказал Лузгин, и желваки у него на скулах заходили. — А почему раньше об этом не подумали?

— Ошибка проектной организации… Ребятам скажешь, на заработке это не отразится.

Резать послали Кешу Бурдукова, классного бензорезчика. Человек он молчаливый и материться не стал. Он повернулся и пошел, но, как говорили мне после, «лицо у него было!». И все шли в тоннель, как на похороны. А резать — что, отвернул Кеша краны, отрегулировал струю и, чуть отступив от шва, одним движением — по живому, по сделанному… Эх!

Главное, тут не вышло разделения труда. Люди были те же, время — то же. Пройди хоть полгода, и они смогли бы объяснить себе (или принять объяснение), что переделка эта нужна, благотворна. А тут даже объяснять им никто ничего не стал. Просто вышел новый приказ, и его надо было, как выразился Лузгин, безразговорочно исполнить. Без разговоров, однако, не обошлось, и в итоге послано было письмо в газету:

«Дорогая редакция! Мы строители БРАЗа — Братского алюминиевого завода. Это один из гигантов пятилетки, и мы делаем все, чтобы выстроить его в срок. Но нам мешают бракоделы, проектирующие завод

Взять хотя бы последний случай с бригадой А. Лузгина. Пропал труд 10 человек в течение 20 дней, пропало 340 погонных метров стальных труб. А кто допустил? Ответ был, как всегда, невразумительный: „По вине проектной организации“.

Нас, рабочих, такие понятия не устраивают, так как нет ничего более оскорбительного, чем переделывать свою работу и даже не знать, по чьей вине. Задумался ли кто-либо, как это расхолаживает людей в моральном отношении? Некоторые говорят, что, мол, шуметь нечего, поскольку все оплачивается бригаде. И за монтаж платят, и за демонтаж. Но не хлебом единым жив человек. Мы сознательные рабочие, и наш труд должен быть только созидательным.