Рубеж надежности - [31]

В Уфе я умилялся сверхмолодостью коллектива: средний возраст — всего 24 года. А теперь задумался: что тут, в сущности, хорошего? Что хорошего в таком решении проблемы химических отцов и детей, когда «дети» вынуждены сами, почти без присмотра «отцов», осваивать сложнейшие производства?

При мне на заводе подбирались кадры на новый объект (цех фенол-ацетона). Я видел, как это выглядит в жизни. Молодежь шла охотно. «Пускать здорово! — сказал мне аппаратчик Асхат Баязитов. — Все новое, приборы новые, процесс новый. Ну, потеряю рублей тридцать в месяц, зато интересно!» Можно понять ребят: они учатся на пуске, быстрее растут, легче выходят на командные посты. Да и то надо принять во внимание, что им, холостякам, проще обойтись сокращенной зарплатой. Иное дело опытные инженеры-химики, которые больше всего нужны на пуске. Тут уж особого энтузиазма я не наблюдал. Велись долгие беседы в директорском кабинете, «отцы» жаловались на многодетность, приносили справки о диабете, их вызывали на партбюро, к сознательности их взывали, к чувству долга, и все равно далеко не все соглашались идти на пуск… Можно ли винить тех, которые не шли (и, между прочим, оставались на заводе, в цехе, в химическом цехе), можно ли честить их обывателями? Я бы лично не решился.

— Гаганову все знают, — сказал мне уфимский директор, — она начинала одна. А у нас сейчас только на Средней Волге больше восьмидесяти пусковых объектов. Вот и считайте, сколько нам нужно Гагановых.

Они идут. В конце концов не взирая ни на что идут. Пошел, к примеру, инженер В. Титов, который и до этого пускался трижды. («Идешь на новый объект, — сказал он мне, — снимай старые выговора. Почему? А новых не миновать. Аппараты — сырые, люди — зеленые…») Но не будем обманывать себя: не все таковы. Тем более, что гагановское движение тут, по совести, ни при чем. Одно дело сознательно пойти на временные трудности, чтобы помочь своим товарищам, и совсем другое — лишиться трети заработка из-за трудно объяснимых несуразностей в тарифной сетке.

То, что труд химика на пуске стократ сложней, — понятно и в доказательствах не нуждается. И то, что ответственность тяжелей, и нервотрепки больше, и всякого рода житейских неурядиц… Но почему труд, требующий больших познаний, опыта, душевной отваги, должен оплачиваться хуже, чем труд, который спокойней и проще, — этого, простите, никак мне не понять.

Гражданин фининспектор!

          Простите за беспокойство.

Спасибо…

                  не тревожьтесь…

                                            я постою…

Сегодня нужен, вполне, как говорится, назрел «разговор с фининспектором о прозе». О прозе жизни, которая, увы, многое еще определяет в поступках людей.

Оклад химиков на пуске всегда на категорию ниже — почему? Он ответит, что завод в это время не дает продукции и, значит, положен «холодный тариф». Ладно, а прогрессивки почему нет? У него и на это готов ответ: она дается за перевыполнение плана, а тут продукции еще нет, плана нет, значит, и перевыполнения нет, значит, по инструкции и прогрессивка не положена. Но мы отложим инструкции и поставим вопрос прямо и грубо: зачем это делается? Чего, так сказать, добиваются здесь работники Министерства финансов и Комитета по вопросам труда и зарплаты? Из чего исходят эти и другие хозяйственные и плановые работники, определяющие линию в области финансов? Должна же быть у них какая-то цель.

Видимо, экономия. Сбережение государственных средств. Другого (логического) объяснения я не вижу. Она, эта экономия, несомненно есть, о ней можно доложить, ее можно учесть, помножив сбереженную треть на количество «пускачей», — сумма выйдет немалая. Но ведь от такой «бережливости» и идут многие беды.

Тут я замечаю тень подозрения, которая мелькнула вдруг в глазах моего оппонента: вот оно в чем дело! Выходит, автор против экономии. А известно ли ему, автору, какие грандиозные задачи стоят перед нами? Отдает ли он себе отчет в том, какой невиданный темп задан большой химии? Тут, знаете ли, каждая народная копейка должна быть на счету!

Да, автор отдает себе отчет. Автор безусловно за экономию и против мотовства, против учрежденческих бассейнов и излишеств по части колоннад. Трудовую копейку надо беречь! Но представим себе, как говаривал Д. И. Писарев, что наши высокие чувства не омрачают нашего проницательного ума. Что лучше, что в конце концов выгодней: платить заработную плату по-среднему двум сотням опытных химиков или три года осваивать огромный завод?

РАССУЖДАЯ философски, сказал мне один из уфимских товарищей, трудности становления неизбежны. Кроме подготовки людей существует еще «подготовка» машин, они также должны «сработаться», и на это нужно время. Будь на заводе даже сверхзрелый коллектив, все равно бы не обошлось без болезней роста.

Но я не хотел рассуждать философски. У меня перед глазами был иной пример: здесь же, в Уфе, вторую очередь синтезспирта, цехи той же мощности, пустили и освоили всего за один месяц. Значит, можно?

Ну да, возразите вы, как возражали мои собеседники, это же вторая очередь! В том-то и суть, что ей предшествовала первая. И она вылезла на плечах этой первой, учла ее ошибки, использовала ее опыт, технические решения, кадры, наконец, — разве не так? Вот если бы головному заводу предшествовало нечто, если б он сам мог заимствовать чей-то опыт…