Rrzepraszam. Варшавская история - [18]
– Жаль. – Советник расстроен.
– Там такая толчея! Целое представление устроили.
– Какое представление?
– Активист в толпу бумажку передал. Потом – другую. Спрашивает:
“Прочитали?” – “Да!” – кричат. “Нужна вам такая партия?” – “Нет!”
– Что за бумажки?
С затаенным злорадством приступаю к подробностям:
– В Познани жил знаменитый ученый. Одинокий. У него был особняк на улице Коперника. Умирая, он завещал его детскому саду. Копию завещания и показали на митинге.
– А вторая бумажка?
– Из ЖЭКа.
– Зачем?
– Из нее следует, – смотрю советнику в глаза, пытаясь ухватить реакцию, – что в особняке проживает дочка первого секретаря воеводского комитета партии.
Птичкин невозмутим…
Спрашиваю потом у Сани:
– Как думаешь, передаст он в Москву про особняк?
Саня загадочно улыбается.
А меня занимает: откуда у “Солидарности” документы – копия завещания, лицевой счет?
Петрович удивляется моей наивности:
– У них же везде агенты!
Снова пертурбация в верхах: Каню сменил генерал Ярузельский – сухопарый, лысеющий, с красными, как у грудного ребенка, щеками, в несменяемо черных очках.
Тут же назвали Пиночетом.
“Пиночет” обращается к народу:
– Дайте нам девяносто спокойных дней.
Страна не слышит: бьется в горячке забастовок.
Мораторий нереален. Чуть что – “Солидарность” объявляет: забастовочная готовность!
Угроза всеобщей забастовки – как пистолет у виска.
Министр финансов закатывает истерики: каждый пятый злотый не имеет товарного покрытия.
Пустили в оборот новую купюру – пять тысяч.
Я ёрничаю:
– Скоро вам некого будет рисовать на ассигнациях. Иссякнет список великих поляков.
– Это ты, брат, загнул, – не соглашается Десантник.
– Да и те, что есть, подозрительные.
– Как?
– Мицкевич на самом деле кто? Мицкявичюс. Как там у него? “Литва – родина моя”. Коперник – из Пруссии, Шопен – наполовину француз.
Десантник мрачнеет:
– Хочу тебя предупредить, Анатоль. По старой дружбе. Не говори этого поляку, у которого нет чувства юмора.
– А тебе можно?
– Мне можно. – Он подмигивает и становится похожим на папашу Мюллера в исполнении артиста Броневого.
В Москве родили формулировку:
В РУКОВОДСТВО “СОЛИДАРНОСТИ” ПРОБРАЛИСЬ АНТИСОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ.
Представляю, как – ночью… элементы… крадучись… пробираются…
Употребляются также слова “ЯСТРЕБЫ” и “ЭКСТРЕМИСТЫ”: тоже пробравшиеся.
Сначала я избегал формулировок. Их вписывали в редакции.
Собирался позвонить, поскандалить, но – передумал.
Теперь заветные слова сами залезают в строку – по инерции.
При передаче возникают сложности.
Барышни телефонного узла, как и большинство трудоспособного населения, состоят в “Солидарности”.
Стоит мне вспомнить о “ястребах” и “экстремистах”, барышни принимаются за дело, и в трубке раздается невообразимый треск.
– Что? – надрывается Вера в Москве. – Ничего не слышу!
Кричу варшавской телефонистке:
– Пани, я этого так не оставлю!
Иногда помогает, чаще – нет…
Умер кардинал Вышинский, примас Польши.
80 лет. Рак.
Личность выдающаяся.
32 года у руля польской Римско-католической церкви.
Не знаю, существовал ли “культ Вышинского” (вся религия – культ), но его слово для миллионов поляков было непререкаемым.
Сложная жизнь.
При Беруте находился под домашним арестом.
В декабре 1970-го призывал верующих “к сдержанности”.
По достижении 75 лет подал в отставку, но Папа ее не принял.
Умер на посту.
Когда Войтыла восходил на папский престол, все кардиналы подходили по одному, преклоняли колено и целовали новому понтифику руку.
Вышинский тоже попытался, но Святейший сделал для него исключение.
Сам поднялся с кресла и подхватил. Так они и стояли обнявшись: учитель и ученик.
Из афоризмов Вышинского:
“Маленькие революции рождаются в больших очередях”.
Хоронили в Варшаве. Людское море…
Фестиваль советской песни в Зелена-Гуре прошел под знаком поставленного “Солидарностью” вопроса: откуда у организаторов деньги?
Преимущество нового профсоюза: им достаточно ставить вопросы. Пока…
Все больше задумываюсь над тем, а профсоюз ли это?
Больше похоже на партию.
В редакциях газет, на радио, телевидении много членов
“Солидарности”. Особенно среди технических работников. Корректоры, секретарши, операторы, осветители, шоферы…
Богдан вздыхает: может положиться всего на несколько человек. Его пугает возможное применение силы. Говорит, будет страшнее, чем в
Венгрии.
С 14 по 20 июля – заседание чрезвычайного съезда партии. У нас был съезд победителей. А у них? Побежденных?
Главный вопрос – сколько можно отсиживаться в окопах? Ответа не нашли. Резолюций много, а что делать – не ясно.
Замечательно выступал на заводе глава нашей делегации Гришин.
Обстановка для него – непривычная. Ни зала, ни президиума, ни транспарантов о “нерушимой дружбе”, ни оваций. И вообще – никакого порядка.
Собрали в парткабинете узкий актив. Человек двадцать.
В речи Гришина – ни слова о “Солидарности”. Нет ее, и точка.
Я пристроился на подоконнике.
Внизу, во дворе, толпятся рабочие с бело-крсными повязками на рукавах. У них, как и везде, забастовочная готовность.
Предложить бы Гришину к ним спуститься. Поговорить. По душам. А?
Мясо, колбасы, другие продукты продаются по карточкам.
Нормы – в очередной раз – снижены.
Народ – на грани паники. Призрак голода.
Жизнь Лизы Хоули складывалась чудесно. Она встретила будущего мужа еще в старших классах, они поженились, окончили университет; у Эриха была блестящая карьера, а Лиза родила ему двоих детей. Но, увы, чувства угасли. Им было не суждено жить долго и счастливо. Лиза унывала недолго: ее дети, Тео и Джульетта, были маленькими, и она не могла позволить себе такую роскошь, как депрессия. Сейчас дети уже давно выросли и уехали, и она полностью посвятила себя работе, стала владелицей модного бутика на родном острове Нантакет.
Книга рассказывает об одной из московских школ. Главный герой книги — педагог, художник, наставник — с помощью различных форм внеклассной работы способствует идейно-нравственному развитию подрастающего поколения, формированию культуры чувств, воспитанию историей в целях развития гражданственности, советского патриотизма. Под его руководством школьники участвуют в увлекательных походах и экспедициях, ведут серьезную краеведческую работу, учатся любить и понимать родную землю, ее прошлое и настоящее.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.