Ррит Тираи - [4]

Людей на Ррит Тираи стало уже больше тысячи. Но корабль, чри’аххар, что принёс сюда первых колонистов, тихо умирал, растрачивая последние крохи энергии. Они давно уже не зависели от корабля, и давно уже никто из старейшин не позволял себе включать развлекательные комплексы, смотреть записи, сделанные на Кадаре. Но всё-таки сейчас это ещё можно было сделать, а когда корабль затихнет совсем, станет нельзя. Н’йирра вдруг понял, что связывает смерть корабля с собственной смертью. Это было очень плохо и неправильно, и он подумал, что должен дать себе время одиночества — чтобы поговорить со своими сердцами.

Тут порыв ветра донёс до Н’йирры навозную вонь вилорожьей шерсти, и Н’йирра почувствовал голод. Стадо вилорогов, судя по запаху, паслось на том берегу, левей, за рощей высокорослой койры. Это было пищевое стадо, и появилось оно как нельзя кстати. Чем и лучше разгонять печаль, как не кровопролитием!

Старая история вспомнилась Н’йирре, и он сам себе улыбнулся. Воинским наставникам часто доводится рассказывать истории; ходит шутка, что на склоне лет это становится их любимым занятием… Раса чийенкее, тоже ведущая свой род от хищных зверей, любит и ценит угар великих охот. Но они и близко не так хороши в этом деле, как люди. В эпоху первых контактов чийенкее изумились, узнав, что у людей никогда не было специального охотничьего оружия. Людей, напротив, глубоко поразила мысль, что можно без нужды портить себе охоту какими-то приспособами. Разве не горланят мальчишки к месту и не к месту песню Ш’райры, великого героя? «Убить зубами — лучше, чем когтями, убить когтями — лучше, чем ножами, а если не ножами обрываешь жизни, то какая от того радость?» Но чийенкее хотя бы не считали охотой убийство животного издалека, пулей или лазерным лучом. Н’йирра слышал, что у неких рас водятся даже такие отвратительные представления об охоте.

Помотав головой, он разогнал все лишние мысли. С плеском Н’йирра бросился в реку, стремительно переплыл её и размеренно побежал по берегу к зарослям койры, полностью отдавшись велениям нюха. Койра цвела, её изысканный горьковато-сладкий аромат смешивался с вонью вилорожьего навоза. Запах получался смешной. Губы Н’йирры подрагивали, обнажая клыки.

Скоро он увидел вилорогов.

Те паслись на лугу. Огромное, голов пятьдесят, стадо. Недавно несколько самок разродились. По лугу, взбрыкивая, неуклюже носились сосунки. «Хорошо», — подумал Н’йирра. Вожаки-вилороги — заботливые отцы. В сезон молока они даже злее, чем в сезон спаривания.

Он припал к земле в густом разнотравье и сощурился, выбирая жертву.

Взгляд его нашёл матёрого самца, господина стада. Тот был в полтора раза выше Н’йирры в холке. Пожалуй, даже выше Ацарши. Изжелта-сивая борода мела землю перед чудовищными копытами, а на каждый из четырёх тёмных извитых рогов вилорог мог насадить малого парда. Этот вилорог, несомненно, и был отцом нынешних сосунков. Окажись он немного моложе, Н’йирра не стал бы убивать его — не столько из заботы о поголовье, сколько из нежелания вызвать гнев женщин. О породах пищевых животных пеклись они. Но вилорог был стар и приближался к дряхлости. Он и дожил-то до своих лет только благодаря людскому присмотру. По-настоящему дикие животные на Тираи умирали намного раньше.

Пора сменить вожака, влить в жилы молодую кровь.

На миг разума Н’йирры коснулась мысль о том, что этот вилорог чем-то похож на него самого. Он досадливо фыркнул. Всё пустое; есть только хищник и жертва.

Но дикий хищник, неразумный зверь никогда не выбрал бы жертвой вожака стада. Он постарался бы отбить слабое животное: старую самку или сосунка. Состязаться с матёрым самцом вилорога не решился бы даже редкий в этих широтах большой пард. А Н’йирра был человеком, хищником разумным. Он искал в охоте не только пищи. Он искал счастья победы, сладкого риска, радости преодоления.

Н’йирра вынырнул из высоких трав, опёрся рукой о валун. Знакомый древний восторг распирал грудь. Вот, узри: человек перед зверем, хищник перед добычей, клыки и когти против рогов и копыт — всё, всё как миллион лет назад на Ррит Кадаре, славной, благословенной! Вожак попятился и затрубил, когда его ноздрей достиг запах Н’йирры. Самки побежали к нему, гоня перед собой детей.

Н’йирра вскочил на валун, позволяя животным видеть себя. Он заметил в них странную нерешительность. Вилороги точно не верили до конца, что их пришли убивать. Н’йирра догадался, в чём дело, и рассмеялся.

— Женщины! — сказал он вслух.

Женщины иногда окуривали пищевые стада снотворным газом и подходили вплотную, чтобы осмотреть их и убедиться, что животные здоровы. Никому не хотелось в охотничьем угаре, раздирая клыками живое мясо, проглотить с ним личинку паразита или семя плотоядного злака. Женщины старались устраивать проверки пореже, но животные всё равно успевали немного привыкнуть к человеческому запаху.

Н’йирра пригнул голову, обнажил клыки и издал громовой рык. Вилорог ответил яростным рёвом. Желая ещё больше разозлить его, Н’йирра побежал вбок, к самкам. Он притворялся, что хочет загрызть сосунка. Это было естественное поведение местного хищника, это был лучший и самый простой способ привести матёрого самца в ярость. Вилорог вновь заревел и тяжело поскакал на Н’йирру. Никто не осмелился бы противостоять ему. Четыре острых рога нацелились.