Розы в снегу - [40]

Они переводят на немецкий язык «Плач пророка Иеремии» и подыскивают точные слова. Тем временем во двор монастыря въезжает всадник. Это Ганс фон Бора.

Сестра выходит навстречу брату.

— Не ожидал увидеть вас, сестра, при таких обстоятельствах.

— Рада вас видеть, господин фон Бора.

— Госпожа доктор была столь любезна, что написала мне письмо, хотя я и не способствовал ее бегству из монастыря.

— Я не злопамятна. Как дела у вас и вашей семьи?

— Спасибо, плохо. Ничего нет, лишь детей вдосталь. Но я вижу, и здесь этого добра хватает.

— Мы за это благодарим Бога.

— Вам, бывшей монахине, так и полагается поступать.

— К сожалению, я не могу помочь вам деньгами.

— Может, вы будете не прочь выкупить часть отцовского наследства? Я приехал предложить вам деревеньку Цюльсдорф. Лишь это имение фон Бора еще не продано, не заложено, не пропито.

— Ну и о чем ты говорила со своим братцем? — любопытствует Лютер вечером. Кэте сидит на краю кровати, заплетает волосы в косу. И молчит.

— Тяжело тебе пришлось? Он тебя не обидел?

— Нет, — Катарина встает с кровати; она еще не приняла решения. — Когда я этой зимой была при смерти, господин доктор, вы мне что-то обещали, не так ли?

— Я? Обещал? Какое легкомыслие с моей стороны!

— Да, вы это сделали. Сказали: «Если я найду подходящий участок земли для тебя, Кэте, он будет твоим…» Ганс хочет продать мне Цюльсдорф.

— А цену он назвал?

— Семьсот гульденов, но, полагаю, он согласится и на шестьсот.

— О, я, несчастный! Где же их взять?

— Если бы вы брали деньги за свои писания, которые люди вырывают у вас из рук, если бы выручали за них хотя бы половину того, что берет ваш друг Ганс Люфт, печатающий ваши труды, нужда давно покинула бы наш дом, милый господин доктор!

— Нет, Кэте, так ты рассуждать не должна! Но я поговорю с курфюрстом. Я скажу ему: эта ненасытная жадина, моя жена, не дает мне спокойно работать…

Кэте залилась счастливым смехом:

— Поступай как хочешь, Мартинус, но если я стану хозяйкой Цюльсдорфа, ты больше не услышишь от меня жалоб!

— Охотно верю, милая женушка, ведь тогда ты не станешь задерживаться в Виттенберге подолгу. Правда?..

Цюльсдорф, 1540-1541 годы

Ветер гонит по небу серые громады облаков. Поникли под дождем леса. С тента фургона в лужи стекает вода, колеса то и дело застревают в грязи.

— Стой!

Лошади мгновенно останавливаются и встряхивают мокрыми гривами. Адам приподнимается на передке и стаскивает с головы шапку. Кэте откинула тент и схватила возницу за плечо:

— Там! Разве не видишь?

Адам, проворчав себе что-то под нос, сворачивает налево, на почти заглохшую дорогу — в ее глубоких колеях полно воды. Кэте откидывается на спинку скамьи. Дождь сечет ее лицо. Они проезжают мимо бывших ворот — от них уцелел только столб. Большой тощий пес с лаем бросается им навстречу. Из сарая (у него нет дверей) собаку окликает женский голос. Не успел Адам помочь Катарине, как та уже выпрыгивает из фургона и пробирается между луж к дому, из печной трубы которого поднимается слабый дымок. Несмотря на злобный собачий лай, там, кажется, никто не заметил ее прибытия или не хочет замечать.

Катарина с трудом справляется с тяжелой деревянной дверью. И идет в темноту. Некоторое время спустя к ней шаркающей походкой подходит старая женщина с жировым светильником в руке. Она поднимает светильник выше. Летучие мыши испуганно мечутся по коридору.

Кэте откидывает капюшон и оглядывается.

— Иди в зал, — приказывает она старой служанке. Слабое пламя танцует перед Катариной. Скрипит дверь. В маленьком зале полумрак. Ветер свистит в окнах, наглухо закрытых портьерами.

Кэте кладет на стол узелок и оглядывается. Берет из рук дрожащей старухи светильник и светит на стены.

— Здесь!

В неверном, колеблющемся свете оживают на портрете глаза молодой женщины. Лицо ее погружено в темноту, губы сложены в вымученную улыбку.

— Мама!

Старуха начинает хихикать. Кэте ставит лампу на стол и резко произносит:

— Прекрати, Жозефа! Где остальные портреты? Почему нет огня в камине? Еда для нас приготовлена? Или вы полагаете, если идет дождь, то и в доме делать нечего? Я хочу взглянуть на скотину. Надо задать корм лошадям. А завтра утром Адам выяснит, где именно прохудилась крыша…

Она замолкает; наступившую тишину нарушает только монотонный стук капель по столу.

— Нужен лес, — вздыхает Кэте. — Много леса. Если бы мне удалось приобрести его до зимы. Но наверняка пройдет и зима, и лето…

«Любови сердца моего, высокоученному и всемирно знаменитому господину доктору Мартинусу Виттенбергскому, а также всем чадам, домочадцам, и гостям — благодать и мир вам в Иисусе Христе! Мы прибыли сюда без особых происшествий, преодолев весь путь от Эйленбурга за день и сохранив в целости наш инвентарь. Многое переменилось здесь за последний год, но из-за бессовестного обманщика, амтмана[40] из Альтенбурга, нам по-прежнему не хватает леса — хотя дом и приведен в порядок, в хлеву одна стена настолько прогнила, что при сильном ветре того и гляди рухнет.

Поэтому умоляю Вас от всего сердца, милый господин доктор, попросите курфюрста известить меня, когда я смогу вновь привезти лес из Альтенберга. Тоскливо становится у меня на сердце при взгляде на то, как мало сделано за год.