Розы и тернии - [20]

Боярыня Софья Григорьевна, в противоположность мужу, была небольшою, востроносой и востроглазой женщиной, с худощавым лицом, испещренным сетью морщин.

— Вот что, мать, — приступил прямо к делу боярин, едва жена опустилась против него на лавку, — пора нам Павла нашего женить.

— Твое дело, Степан Антоныч.

— Это ты верно… Ты у меня — баба умная, свое место знаешь! А только нельзя иной раз и с вашей сестрой не посоветоваться. Так, вишь, дело какое, невеста для него у меня на примете есть.

— Кто такая?

— Постой, все скажу, чего спешить, чай, за нами не гонятся! Невеста ладная. Шестуновых-то помнишь?

— Как не помнить! С Марфой-то Сидоровной товарками были! Она мне еще не так давно с Павлушей поклон прислала.

— Так вот с ними и дело будет.

— Что ж, Аленушку я девчонкой помню, недурна лицом была… Опять же и приданое…

— Да не Аленушку вовсе хочу я сватать Павлу.

— Да нешто у них еще дочка есть? Вот диво! Не слыхала.

— Не дочка, а племянница Луки Максимыча, брата помершего, Тихона, дочь.

— Тихона Максимыча знавала когда-то я тож.

— Как не знавать! Слава богу! Сколько лет с ним хлеб-соль водили. Дуней дочку-то его звать. Сирота она теперь круглая.

— С чего ты надумал ее сватать?

— А, вишь, как дело было. Намедни разговорились мы с Лукой Максимычем. Расхваливал он моего Павлуху страсть — спас он с товарищем своим дочку да племянницу Луки Максимыча зимой как-то от волков.

— Слыхала.

— Ну вот. Так расхваливал, страсть. После зашла речь про дела домашние. Тут и сказал он мне мельком, что у него две девицы на выдаче имеются — дочка да племянница. Вот я и надумал…

— Почему ж не Аленушку?

— Аленушку брать нам не рука. Перво-наперво, Лука Максимыч не больно и охоч был бы за Павлуху ее выдать — Павлуха-то наш не больно клад большой, ни родом, ни богатством не велик, а я Шестунова знаю не первый день — метит он себе в зятьки подцепить парня познатнее до побогаче, а второе, что и нам повадней Дуняшу взять.

Ты то смекни, что за ней приданое имеется не малое — разузнал об этом я стороной — и сирота она круглая: все разом к мужу перейдет, не придется ему из рук тестя смотреть. Кроме того, думается, что и в духовной дядюшка Дуню не забудет. Смекнула? Куда ни глянь — все выгода: и теперь, и после.

— Точно.

— Чай, не глупость муженек твой задумал?

— Благое дело!

— То-то. Ну, невесту я сыну подыскал. Теперь твой черед настает: засылай свах да сватов и все такое.

— Когда прикажешь начинать сватанье?

— А уж это твое дело! Когда хочешь. Только чтоб Дуня беспременно была за Павлуху просватана, не то! — Тут боярин погрозил жене кулаком.

— Ладно, сосватаем, коли Бог даст.

— Да Павлу пока что ни гугу.

— Вестимо! Зачем ему знать!

На этом разговор был кончен.

XVII. Застрельщица

Однажды во двор усадьбы Шестуновых въехала тяжелая колымага с сидевшей в ней какой-то незнакомой Марфе Сидоровне женщиной.

Видя, что незнакомка одета небогато и похожа по внешности на купчиху или попадью из бедных, боярыня встретила гостью довольно нелюбезно.

— Что скажешь, матушка? — встретила она в сенях приехавшую.

— Ты будешь сама боярыня Марфа Сидоровна?

— Я.

— Поклон низкий привезла я тебе от боярыни Софьи Григорьевны.

— От Софьи Григорьевны? Спасибо ей, что не забыла… Да чего здесь стоять — пойдем в светлицу… — сразу изменила тон Марфа Сидоровна.

Гостья — длинная, худощавая женщина с постным лицом и хитрыми, впалыми глазами — прошла в светлицу.

— Муженька-то дома нет, кажись?

— Нет, в Москве он. Как Софья Григорьевна, здоровенька?

— Ничего, скрипит помаленьку.

— Ты, матушка, из каких же будешь?

— Я, я-то? Я — знакомка Софьи Григорьевны давняя, вдова купецкая. Митродорой Силовной меня звать.

— Чай, перекусить чем Бог послал не откажешься, Митродора Силовна?

— Ой, уволь, матушка, уволь! Сытехонька! Так разве вот испить чего…

— Обожди малость…

Боярыня кликнула холопку.

Скоро хозяйка и гостья уже сидели за столом, на котором виднелись всякие печенья, соленья и варенья начиная от хребта соленой рыбицы и кончая грибками такими мелкими и нежными, что их больше раза не укусишь, а положишь в рот — кажись, сами тают. Испить тоже было чего вдосталь.

— Ах, и зачем это, матушка боярыня! Ну, дала бы испить водицы и делу конец, а ты, вон, стол весь снедями заставила… И где мне, вдовице бедной, всего этого и упробовать? — говорила гостья.

Однако, несмотря на такое заявление, Митродора Силовна работала челюстями так, что даже и гостеприимная Марфа Сидоровна с легким неудовольствием подумала: «Ишь, жрет-то! И куда лезет ей! Что в прорву!».

Наконец гостья отвела душу едой и питьем в достаточной степени. Тогда пошли разговоры.

— Ты бы еще кусочек?

— Нет уж, уволь! И то только, чтобы тебя не обидеть, через силу ела… Вот разве ма-а-хонький грибишко возьму и больше ни-ни!.. Приехала это я сегодня к Софье Григорьевне, — говорила, пережевывая гриб, Митродора Силовна, — а она мне и говорит с печалью такой: «Совсем это я от людей отбилась! Никуда-то ездить урваться не могу, со всеми товарками разошлась… Вот хоть бы Шестунова Марфа Сидоровна, сколько лет с нею дружбу водила, а теперь который год не видались… Даже и здорова ль она, голубушка, не знаю»… И — хочешь верь, хочешь не верь — даже всплакнула она тут…