Розовый костюм - [80]

– Из Белого дома звонили, – сказала мисс Софи. – Проуви использовала уже всю ткань, которую ты ей отправила. Я имею в виду розовый костюм. Искры от сигарет прожгли на нем несколько мелких дырочек, которые необходимо заштуковать. Проуви просит примерно метр такой ткани – ей нужно привести костюм в порядок перед поездкой в Индию. А лучше два.

Весь остаток розового букле до последнего сантиметра Кейт использовала для своего костюма. Больше не осталось. Мисс Софи обняла Кейт за талию и шепнула:

– Я знаю, кое-кто из девушек забирает остатки ткани себе.

Но Кейт слишком растерялась, чтобы что-то ответить.

В тот вечер крошечная квартирка Кейт была погружена в хаос – повсюду лежали куски и рулоны тканей, а она сидела посреди всего этого, держа на коленях розовый костюм. На кухне по-прежнему не хватало места: ее всю занимали расставленные в хронологическом порядке коробки с нарядами, сшитыми для Мэгги, – точными копиями платьев и костюмов Супруги П. Коробки уже успели покрыться толстым слоем пыли. Лежавшие в них вещи были очень красивы, и Кейт вполне могла бы перешить любую из них для себя. Но ни одна из них не была ей так дорога, как розовый костюм. Костюм, созданный Шанель. И ею, Кейт.

Кейт отчаянно хотелось во что бы то ни стало его сохранить.

На руках у нее были белые хлопчатобумажные перчатки. Специальный резак для распарывания швов был слишком грубым для такого деликатного материала, и Кейт дополнительно поточила тонкий рыбный ножик, когда-то подаренный ей отцом. На лезвии ножа было выбито: «Республика Ирландия». Это был удивительно острый нож, с его помощью любой разрез получался очень чисто. Отец всегда заставлял Кейт чистить и резать рыбу, пойманную ими на обед, именно этим ножом. «Этот нож научит тебя скромности и смирению», – приговаривал он.

Иронию этих его слов она особенно остро чувствовала сейчас.

За окном падал снег. Через пару часов Патрик наверняка придет в паб, чтобы поужинать. Если она поторопится, то вполне сможет его там перехватить. Она ни за что не хотела ложиться, не повидавшись с ним снова. Она была уверена, что не сможет уснуть, если между ними все останется так, как было сегодня в «Chez Ninon». А значит, ей нужно работать еще быстрей и еще осторожней. Шелковая подкладка была пристегана к букле сотнями мельчайших, идеальных стежков, и расстояние между рядами было ровно два сантиметра, так что если неосторожно выдернуть хоть один стежок, на ткани может появиться «дорожка», и тогда весь кусок будет испорчен.

Кейт понимала, что сумеет послать Проуви лишь чуть больше метра розовой ткани – то есть только то, что пошло на юбку. Ведь жакет скроен из нескольких кусков и кусочков, и там вряд ли что-то можно будет спасти. А если она попытается распороть многочисленные швы, ткань наверняка будет повреждена.

Значит, придется обойтись юбкой.

Начать предстояло с подола. Первым делом она удалила ладанку с мощами святого Иуды, на которой было написано: «Умершему с этой ладанкой на шее не придется гореть в вечном огне». Кейт надела ладанку себе на шею. Ей очень хотелось помолиться и попросить у Бога прощения, но она не сумела. Она даже не знала, с чего начать. Пожалуй, она действительно зашла слишком далеко. И нарушила слишком много правил.

Осторожно поддевая отцовским ножом крошечные стежки, Кейт думала об Ирландии. Некоторые там все еще верили в Закон Брайана[58], считавшийся у ирландцев законом чести. Созданные им «Правила того, как приличествует себя вести» были абсолютно ясны и понятны. Разумеется, легко жить в согласии с ясными и понятными правилами, когда окружающий тебя мир так прост: солнце встает, и ты идешь ловить рыбу; потом работаешь в поле; потом снова ловишь рыбу; а потом солнце садится, и ты ложишься спать.

Чем больше Кейт думала о доме, тем яснее ей становилось, что розовый костюм и не был для нее предназначен. Что он не имеет никакого отношения к ее жизни, не является ее неотъемлемой частью. Что если бы эту шерсть произвели в Ирландии, то она была бы окрашена в иной розовый цвет – это были бы различные оттенки дикого розового тимьяна, или темно-розовый оттенок цветущей дабеции, или ярко-розовый, почти «фуксийный», оттенок журавельника. И пока там, в Ирландии, пряли бы эту шерсть, а потом ткали, она, благодаря своим создателям, обрела бы собственную жизнь, сотканную из их тайн, снов и страхов, из их смеха и веселых чаепитий с пирожными, щедро украшенными сладким кремом, из их непристойных шуток, каламбуров и дразнилок, из их гнева, песен, молитв и слез, из их любви… да, из любви тех, кто родился в Ирландии.

Вот тогда эта ткань тоже была бы родом с ее родного Острова, из ее родного Кова, портового города в графстве Корк. Из дома, а не из Камберленда и не из Нью-Йорка.

Я же просто по ниточке распарываю чью-то чужую жизнь, а вовсе не мою, подумала Кейт, и при этой мысли работа сразу пошла гораздо быстрее.

Недели через две Патрик перестал предлагать Кейт немедленно пожениться, но колечко Пег так и осталось у нее на руке и на пальце сидело по-прежнему крепко. И вовсе не потому, что Кейт не могла его снять: она сразу отдала кольцо в растяжку, и теперь оно надевалось и снималось легко. Кейт носила кольцо, не снимая, потому что уже не могла себе даже представить, что ни разу за день не услышит голоса Патрика. Теперь каждое утро по пути в «Chez Ninon» она заходила к нему и готовила обоим на завтрак овсянку. Патрику нравилось есть ее с какими-нибудь кислыми фруктами – но самой любимой добавкой была толченая клубника без сахара. Чай он всегда заваривал сам – у него это отлично получалось, а Кейт так до конца и не постигла искусство заваривания чая. Она притащила к Патрику на кухню любимый заварочный чайник, доставшийся ей в наследство от матери, и теперь они вместе пили из него чай. А Патрик извлек из буфета праздничные фарфоровые чашки Пег.