Розовый дельфин - [13]

Шрифт
Интервал

На мгновение воспарила кромешная тишь, после чего оказалась взрезана глубоким и искренним вздохом, всколыхнувшимся за просторной шторой.

Я затих, точно исчез. Адреналином встрепенулся разум, которому нечем было оборониться, ведь ничего, кроме моего напуганного рассудка, в ванной не было.

Вздох не повторился. И через минуту я ощутил себя смешным.

– Алиса?.. – неуверенно бросил я за штору, готовясь резко ее отвести и что-нибудь предпринять.

Не успела вопросительность отзвенеть во влажном воздухе, как я услышал опять протяжно-глубокий и эмоционально-печальный вздох.

– Не подсматривайте, иначе мне придется вас убить, – посоветовали из-за перегородки низким скрипучим голосом, словно услышав мои пальцы, взявшиеся за край непрозрачного материала. – Вдруг получится, что вы когда-нибудь сможете меня узнать… – Я сразу уверился, что разговариваю не с человеком. Голос был не местного звучания, после каждого слова точно множество маленьких эхо накладывались на сказанное гортанным скопом. – Мне этого не хотелось бы… – И существо опять многоэтажно вздохнуло.

– Кто вы? – спросил я, опасливо глядя на синюю ткань, выглядевшую враждебно. В то же мгновение бегающие глаза различили крошечную дырочку в искусственном материале, сквозь которую будто пахнуло зябкой реальностью по ту сторону шторы.

– Я тот, кто решил ответить на некоторые ваши вопросы.

– Зачем вам это? – хмыкнул я, давно не задававший вопросов. Вернее, не пытавшийся давать на них ответы. Вопросы умерли, когда я пришел к выводу, что бесполезно добиваться истинного понимания вещей, так как подтверждение той или иной истинности будет слишком разным, в зависимости от архитектуры мышления индивида. Правильнее объяснить ту или иную данность себе самому, подогнать ее под содержание собственного устройства, в слепке которого оно примет оптимальную для этого сознания форму. Вопросов всегда слишком много, и ставятся они быстрее, нежели к их заковыристым замкам подбирают ключи, отчего невыносимо высокое здание ребусов едва ли возможно пытаться освоить целиком. Заключение подходит и для расчета времени, что требуется для проникновения в суть любой по величине головоломки.

– Да… – перебил мои затянувшиеся размышления ванный пришелец, в то время как я, осторожно припав глазом к синему отверстию, сумел разглядеть объемистую цикаду, взгромоздившуюся на унитаз и шевелящую в области собственного лика отвратительными отростками. Существо казалось белым и отчасти даже прозрачным, только мелкие глаза напоминали бессмысленные зерна граната. – Ваши рассуждения верны были для того времени, когда вы занимали ими свой мозг, но, возведя их в ранг панацеи, вы забыли об одной малости. Изменяемости во времени… Основным условием такой трансформации должна явиться ваша нынешняя неуязвимость. Вы успели ее обнаружить и оценить? У вас теперь неиссякаемое количество времени для анализа любого, самого мелкого и самого монументального, вопроса. Разве это не повод пересмотреть древнее отношение к истинности? Разве не любопытно понять все точно, а не примерно? Разве не интересно, почему вам не требуется пища и вода? Почему города рассыпаются у вас под ногами, превращаясь в щебенку? Я могу рассказать… – В довершение блеклая тварь в который раз печально вздохнула. Я сумел разглядеть множество лапок с каждой из сторон ребристого туловища цикады, они синхронно шевелились в незаметной работе, словно вводя хозяина в диалоговый транс.

– Неуязвимость ли это? – Я мучился сомнением.

– Пока не полноценная, – подтвердило существо. – Но она набирает силу. Как оказалось, есть алгоритм, ему невозможно не следовать теперь, когда все свершилось, но он-то и дает обратный результат. Тот, который давно поставил некоторые цивилизации в тупик. – Нечто всколыхнулось в утробном вздохе, противно помолчало, а после резюмировало: – Смерть делает сильнее оставшихся жить.

– Зачем вам это? – переминаясь за шторой с ноги на ногу и забыв о порезах, переспросил я. Мне было интересно так, что зрачки мои расширились, а сердце гулко стучало о ребра, тогда еще проявляясь в своей горячей ярости.

– Синдром Итту, неконтролируемая привязанность сильного к слабому, желание защищать и покровительствовать вопреки логической карте. Простым языком и в моем случае – синдром предательства, – объяснил голос, напоминающий сейчас игру безумца на скрипке. – Если использовать ваши проекции – это сродни гибриду синдрома Иуды и синдрома хронической усталости. Кстати, я не представился… Имени, конечно, не назову, но по профессии я один из главных логистов освоения вашей планеты с задачей полного замещения местной жизни промышленной средой иного типа и развития. Я добрую сотню лет думаю над тем, как превратить эту планету в пустой бетонный шар, и я устал. Устал, потому что не вижу выхода, не знаю ответа. Мы намного сильнее вас, люди практически побеждены… Но с некоторых пор мне непостижимо хочется поддержать вас. Помочь, может быть… Я слишком долго боролся с вами, чтобы продолжать ненавидеть или даже просто испытывать антипатию. И самое главное – оказалось, что все бессмысленно. Вы сложнее, чем мы думали. Теперь я симпатизирую вашему виду, несмотря на вашу отсталость. Я осознал, что мы убиваем нечто разумное, предельно разумное для настоящего земного исчисления времени от начала начал. И я смертельно устал от своей губительной миссии. Много лет я только и думаю о ней… И в снах вы не даете мне покоя…


Еще от автора Роман Коробенков
Прыгун

«Столичный Скороход» Москва 2012 Художник Дмитрий Черногаев Роман Коробенков К 66 Прыгун. — М.: Столичный Скороход, 2012. — 544 с. ISBN 978-5-98695-048-8 © Столичный Скороход, 2012 © Р. А. Коробенков, 2012 © Д. Черногаев, оформление, 2012.


Рекомендуем почитать
Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

В сборник вошли двенадцать повестей и рассказов, созданных писателями с юга Китая — Дун Си, Фань Ипином, Чжу Шаньпо, Гуан Панем и др. Гуанси-Чжуанский автономный район — один из самых красивых уголков Поднебесной, чьи открыточные виды прославили Китай во всем мире. Одновременно в Гуанси бурлит литературная жизнь, в полной мере отражающая победы и проблемы современного Китая. Разнообразные по сюжету и творческому методу произведения сборника демонстрируют многомерный облик новейшей китайской литературы.Для читателей старше 16 лет.


Рок-н-ролл мертв

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слова и жесты

История одной ночи двоих двадцатилетних, полная разговоров о сексе, отношениях, политике, философии и людях. Много сигарет и алкоголя, модной одежды и красивых интерьеров, цинизма и грусти.


Серебряный меридиан

Роман Флоры Олломоуц «Серебряный меридиан» своеобразен по композиции, историческому охвату и, главное, вызовет несомненный интерес своей причастностью к одному из центральных вопросов мирового шекспироведения. Активно обсуждаемая проблема авторства шекспировских произведений представлена довольно неожиданной, но художественно вполне оправданной версией, которая и составляет главный внутренний нерв книги. Джеймс Эджерли, владелец и режиссер одного из многочисленных театров современного Саутуорка, района Национального театра и шекспировского «Глобуса» на южном берегу Темзы, пишет роман о Великом Барде.


Маски духа

Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.


По любви

Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.