Розовый дельфин - [14]
– Едва ли я понимаю, о чем вы… – бросил я за штору, алчно проглотив ушами сказанное пришельцем. Но мне требовались детали, большое разнообразие элементов, из которых возможно будет сложить пазл. Между пальцев и от клетки мозга к другой клетке струился аккумулированный смысл моей жизни и жизни Алисы.
– Понимаете… – протянул инопланетный логист, разбрасываясь веерами эха. – Отчасти понимаете, конечно. Объясню конкретнее. Ваша планета, жизнь, сущее… как его еще назвать?.. очень хитро устроены, – повысив голос, поведало существо-цикада. – Эволюция существ, ваш так называемый естественный отбор, непредсказуема, ее природа отлична от того, что мы думали и с чем сталкивались раньше. Мы столкнулись с тем, что с уменьшением поголовья людей до нескольких сотен единиц каждая из них показала фантастический рост сил – физических и психических. И это не все: отчетливо проявилась нерушимая связь между животным миром и вашим, неслыханную силу явила энергия растительного мира. Но самое интересное случилось, когда человечество сократилось до нескольких десятков. В то время мы уже убили саму Землю. Она умерла неожиданно легко, но при этом отдала всю силу свою и энергию той самой горстке людей, сделав их практически неуязвимыми. – Гигантская цикада выдержала драматическую паузу. – Что бы мы ни делали, в итоге вы становились только сильнее. Мы отравили кислород – вы перестали им дышать. Мы приходили к вам в снах – вы перестали спать. Мы уничтожили всю органику, убили все, чем можно питаться, – вы перестали есть. Сейчас мы пытаемся выключить Солнце, но я сомневаюсь в успехе этого мероприятия. Не знаю, в чем тут дело, но явно не в солнечных батареях.
– Я могу не носить ионизатор? – Голос мой исчез от волнения, и последний слог я выдал дребезжащим сипом, но дружеский враг меня понял.
– Могу утверждать на 99 %. – Он вздохнул, вызывая во мне бурю ненависти. – Следуя логике развития вашего иммунитета, я предполагаю, что это так. С другой стороны, есть риск, что в таком направлении он мог не развиться, ведь вы постоянно находились в этих приборах. Но я не думаю…
– Как такое возможно? – Меня подмывало отдернуть штору и схватиться с разумным насекомым, но я унял нетерпение, и даже кровь от любопытства замерла, перестав чертить по телу красные линии. При этом рассудок явственно жгло ощущение, что меня пытаются разыграть. Синхронно я верил и не верил.
– Вы что-нибудь слышали о гормоналах? – немного подумав и напугав меня опасением исчезновения таинственного собеседника, вопросило нечто за шторой. – Существах, которые необходимы для гармоничного функционирования той или иной замкнутой вселенной? Об эдаких винтиках в теле упорядоченности, без которых она расползется по швам?
– Нет, – прошептал я.
– Всех подобных в вашем мироустройстве мы вычислили в первую очередь и убили, тем самым запустив маятник локального апокалипсиса. – Цикада и не ждала моего ответа. – Маятник качался до тех пор, пока не ударился о нерушимый грунт сложного фактора распределения местной жизни в смысле ее глобального и всеобщего понимания. Вы – гормоналы, другие, чем встречаются у нас, как мы говорим, не природные, не естественные, а ставшие такими в результате того, что общая величина местной жизни наполнила вас до краев. Неправильные гормоналы, с которыми теперь неясно, что делать. Подобное я встречал у экзотического насекомого, в вашей действительности такого нет. Его представителей уничтожили за изрядную прожорливость, но когда эта… муха, можно назвать ее мухой, осталась одна, на нее перестали действовать законы природы, планетные законы тоже… Она превратилась в вечную муху и живет в одном из музеев под стеклом до сих пор.
– Что помешало вам загнать под стекло нас? – задал я вопрос, который волновал меня не менее прочих.
– Есть вселенские правила промышленного захвата, – отозвалась цикада спустя серию внушительных по глубине вздохов, – в соответствии с которыми более развитые расы могут покорять менее развитые, но и те и другие классифицируются по определенным признакам развития. Вы сумели набрать нужное количество баллов, из-за чего мы не можем просто посадить вас в аквариум, это противоречит концепции уважения Разума.
– Но можете убить нас?
– Да, наша Конституция позволяет сделать это. А вы можете и должны сопротивляться. Это жестокие правила, но они не менее жестоки, чем ваша борьба с множеством из представителей вашего мира. Возьмите стеллерову корову, или дикого тура, или дикую лошадь, или атласского медведя. Бедная корова так любила людей, что совсем не боялась их, поэтому и была истреблена, несмотря на добродушный и даже смешной вид. А добрейший дельфин байцзи или красавец берберский лев? Кто сейчас помнит сумчатого или японского волка? – Уловив что-то забавное в собственных рассуждениях, тварь зачихала и чихала долго, я наконец сообразил, что чих означает смех. – Смешно… Ныне же человек занял место, которое в свое время уготовил новозеландской Моа или райской птице…
– Что значит «промышленный захват»? – Древняя лирика сейчас мало трогала меня, я усматривал в ней скорее компресс для совести чужестранного логиста.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дорогой читатель! Вы держите в руках книгу, в основу которой лег одноименный художественный фильм «ТАНКИ». Эта кинокартина приурочена к 120 -летию со дня рождения выдающегося конструктора Михаила Ильича Кошкина и посвящена создателям танка Т-34. Фильм снят по мотивам реальных событий. Он рассказывает о секретном пробеге в 1940 году Михаила Кошкина к Сталину в Москву на прототипах танка для утверждения и запуска в серию опытных образцов боевой машины. Той самой легендарной «тридцатьчетверки», на которой мир был спасен от фашистских захватчиков! В этой книге вы сможете прочитать не только вымышленную киноисторию, но и узнать, как все было в действительности.