Розмысл царя Иоанна Грозного - [46]
Князь выслушал грамоту, вытер рукавом с лица пот и протяжно вздохнул:
– А коли милость царева людей своих на рать скликать, – наша, боярская, стать – послужить ему в добре да правдою!
В глазах дьяка зазмеилась недоверчивая усмешка и тотчас же погасла.
В избу вошел окладчик. За ним, согнувшись, вполз сын боярский.
Окладчик сорвал с головы шапку, приветливо поклонился Сабурову и повернулся к просителю:
– Недосуг мне с тобою, Кириллыч! Погодя заходи!
Сын боярский помялся, шагнул было за порог, но раздумал и вернулся в избу:
– Для пригоды, спрознал бы ты и от князь Замятни-Сабурова. Поди, ведает князь достатки-то наши. Не с чего мне на службе быти: бобылишки и крестьянишки мои худы а сам аз беден. – Он шумно вобрал в себя воздух. – Бью челом, а не пожаловал бы ты записать меня в нижний чин.
Окладчик и дьяк вышли в сени. За ними торопливо юркнул проситель.
Замятня на носках подкрался к двери и прислушался. До его уха донесся звон денег.
«Мшел дает», – подумал он и облизнулся.
Когда окладчик вернулся, Микола Петрович взялся за шапку.
Дьяк отвесил поклон.
– Не побрезговал бы, князь-боярин, с дорожки хлеба-соли откушать.
– Не до пиров ныне. Поспешаю в усадьбу.
В дверь просунулась голова подьячего.
– Доподлинно, великой умелец – холоп!
Боярин кичливо раздул поджарый живот и прищурился.
– Из-за холопя того и князья мне ныне не в други, а в вороги. К прикладу, сам Шереметев бы.
Окладчик пожелал поглядеть на чудо и, дождавшись, пока Василий распаковал поклажу, внимательно, с видом знатока, ощупал морды львов, постучал пальцами по деревянным лбам их и даже подул зачем-то в слюдяные глаза.
Покончив с осмотром, он недружелюбно поморщился.
– А не гоже, князь, холопю да розмыслом быть.
Замятня собрал ежиком лоб.
– По шереметевской сопелке пляшешь, Назарыч?
Дьяк сплюнул через плечо и размашисто перекрестился.
– Не возгордился бы смерд, не возомнил бы чего.
И, многозначительно переглянувшись с окладчиком, ушел в избу.
Боярин, рассерженный, вскочил на коня и ускакал в усадьбу.
Все, как положено было по грамоте, выполнил с щепетильною точностью Микола Петрович. Его вотчина раскинулась грозным военным лагерем. Узнав, что и Шереметев с другими князьями тянутся из последнего, чтобы не отстать от него, Замятня снова поскакал колымагою в губу, захватив с собою Тына.
– Опричь земли, ни денгой не володеют, а тоже суются попышней моего снарядиться! – ворчал он всю дорогу. – Токмо не быть тому николи, чтоб Шереметев за ту обиду в ноженьки мне не поклонился бы.
Едва переступив порог приказной избы, Микола Петрович набросился на окладчика:
– Волил бы аз, Назарыч, уразуметь, противу ли басурменов-ливонцев царь рать затеял, а либо противу себя ворогов кличет.
У дьяка, точно у изголодавшегося пса, почуявшего добычу, горячо сверкнули глаза. Окладчик выслал из избы стрельцов и заложил дверь на засов.
Перебивая друг друга и горячась, князь с Тыном возводили на Шереметева тяжкие обвинения, выкладывая все, что только приходило на ум.
Дьяк подробно записывал каждое слово, хотя заведомо знал, что большая часть сказанного – выдумка и злостная потварь.
Из губы на перепутье Сабуров заехал передохнуть в усадьбу Тына.
Татьяна с животным отвращением поглядывала из оконца на гостя.
Мамка любовно поцеловала покатое плечико девушки:
– Нешто дано человеку ведать пути Господни? При убогости нашей – да в боярыни угодить!
Лисье лицо Татьяны залилось желчью. Угольнички бровей напруженно потянулись к вздрагивающему родимому пятнышку на переносице.
– Не пойду аз за него, старого!
И, не слушая увещеваний, выбежала из светлицы, изо всех сил хлопнув дверью.
Гость уселся подле жарко истопленного очага и маленькими глоточками отпивал мед.
Федор подошел ближе к боярину.
– Вот и дороженька ратная выпала тебе, князюшко!
– Да и тебе, поди!
– Про то аз и сказываю.
И, покряхтев нерешительно, прибавил вполголоса:
– С венцом бы поторопиться, боярин.
Микола Петрович притворно вздохнул и показал на свою заросшую буйно голову:
– Оно и аз бы охоч, да сам ведаешь: срок туги еще не отошел по покойнице. Эвона, како отросли волосы сокрушенные!
Федор фыркнул в кулак:
– Туга! По блуднице! И потешен ты, князь!
Точно какая злобная сила рванула с лавки Миколу Петровича:
– Не бывало у Сабуровых блудниц! Яко звезды, род наш боярской! Не моги!
Тын попятился к стене и виновато заморгал.
– Помилуй, боярин. Без умысла аз. Ужо иному кому, а мне доподлинно ведомо, для какой пригоды Параскеву ту извели.
– И не порочь! Не сына боярского отродье, а дщерь конюшего царского покойница-то!
Федора передернуло.
– Не на мою ли Татьянушку речи наводишь? Худородством никак попрекаешь?
Князь оскорбительно рассмеялся в лицо хозяину:
– Покель отродье твое еще не в господарынях, волен аз и в убогом ее отечестве разбираться.
