Рози и тамариск - [33]

— Определенно, — согласился я. — Причем даже не знаю, что более глупо: то, что ты даже не подумал это сделать, или то, что леди Эвелин все еще слишком хорошего о тебе мнения, — внезапно мне в голову пришла мысль, заставившая похолодеть пальцы. — Ты не думаешь, что цветы… что их прислал леди Эвелин тот же человек, который отправлял и тебе?

Моя гипотеза вызвала у Эйзенхарта искреннее удивление.

— С чего бы? До сих пор он присылал цветы прямо мне, а не надеялся на посредников. К тому же, кому вообще нужна леди Эвелин?

— И все же…

Слишком часто, на мой взгляд, в этом расследовании фигурировали цветы от неизвестного отправителя.

Возможно, Виктор тоже это понимал, поэтому так легко согласился "доказать мне, что я все выдумываю и зря трачу свои нервы".

— Я только что получил звонок с Каменного острова. Соедините меня опять с этим номером, — попросил он телефонистку. — Да, леди Эвелин. Хотел кое-что уточнить. Что это были за цветы, которые вам прислали? Вот как? Нет, точно не я. И вам хорошего дня, — он вновь положил трубку. — Райские птицы. Что, согласно языку цветов, переводится как "свобода", "радость" или "предвкушение". Как видишь, ничего, что можно было бы приобщить к делу.

Несмотря на его уверения, беспокойство не отпускало меня.

— Кенари, — понял я, что напоминало мне название этих цветов. — Когда на островах только стали появляться курорты, их рекламировали как "рай на востоке", — Эйзенхарт смерил меня внимательным взглядом, пытаясь понять, к чему я клоню. — А канареек стали называть райскими птицами.

Что, если в этот раз цветок не оглашал причину смерти, а указывал на следующую жертву?

Глава 9

На этот раз убедить Эйзенхарта оказалось не так просто. Дошло до того, что я сам взял телефон в руки. Леди Эвелин не подходила к аппарату, взявший трубку дворецкий заявил, что леди велела никого не беспокоить, и я встревожился еще сильнее.

— Может, ей просто надоели мои звонки? — предположил Виктор.

Или с ней что-то случилось.

В конце концов, мне все так надоело, что я отправился к леди Эвелин сам. Кэбмен высадил меня возле знакомого уже особняка — при свете дня тот казался не менее мрачным, чем в прошлый раз, — где я незамедлительно попал в руки дворецкого. Разумеется, он не горел желанием меня впустить. Боюсь, в тот момент я был не слишком похож на приличного посетителя в его понимании — слишком сильным было мое беспокойство. Я удивлен, что меня не спустили с крыльца до того, как…

— Пропустите его, — потребовали у меня за спиной. — Полиция.

Я обернулся и увидел Эйзенхарта.

— А ты думал, я оставлю тебя одного? — подмигнул он мне и вновь обратился к дворецкому. — Мне необходимо срочно увидеть леди Эвелин Гринберг. Этот человек со мной.

На затянутого в форму мужчину это не произвело никакого впечатления.

— Это исключено. Но вы можете оставить свою карточку, и лорд Гринберг вызовет вас, когда сочтет нужным.

— Послушайте, — недовольно засопел Эйзенхарт. — Вы, должно быть, не поняли. Полиция, — он вновь помахал перед носом дворецкого медным полицейским жетоном.

— Я прекрасно понял вас с первого раза, сэр.

— Я должен сейчас же войти в дом. Пропустите.

— Только если покажете ордер.

Мы бы пререкались дольше, если бы в доме не закричала женщина. Этого было достаточно, чтобы мы с Эйзенхартом одновременно метнулись наверх. Все это время я удивлялся, как леди Эвелин еще не вышла на шум сама. Теперь я знал, почему. Мы нашли ее в кабинете, леди Эвелин лежала на полу возле письменного стола.

— Она жива, — пульс под моими пальцами бился с пугающей частотой. Я осторожно похлопал ее по щекам. — Эвелин! Очнитесь!

Веки дрогнули, лицо исказила боль.

— Доктор, — сфокусировала она взгляд на мне.

— Помоги перенести ее на диван, — потребовал я у Эйзенхарта.

— Нужно вызвать врача!

Я обернулся: девушка, чей крик мы услышали, стояла в дверях, испуганно прижав руки к груди.

— Вызывайте. Только скажите, чтобы поторапливался: иначе, боюсь, он может не успеть.

С дивана донесся смешок.

— Вы всех так утешаете, доктор? — слабо прошептала леди Эвелин.

— Все будет хорошо, — пообещал я, подходя к ней.

Мне не нравилось, что я видел. Пульс под сто пятьдесят. Редкое, затрудненное дыхание. Серое от бледности лицо. Расширенные зрачки. Судороги. Острая боль в желудке. Рвота. Это было отравление — но что именно его вызвало?

Я обратил внимание на кофейный столик, стоявший чуть поодаль. Похоже, чаепитие закончилось совсем недавно, слуги даже не успели убрать посуду: тарелку с морковно-яблочным кексом, две чашки, одну из которых украшал отпечаток бледно-розовой губной помады… Повинуясь инстинкту, я схватил вторую, к счастью, в ней еще оставался чай.

— Что там? — напряженно спросил Эйзенхарт, наблюдавший, как я допиваю отраву.

— Цикута.

Причем концентрации неизвестная мне дама не пожалела.

Эйзенхарт побледнел:

— "В моей смерти будешь виноват ты", — пробормотал он.

— Понадобится промывание желудка, — я обратился к дворецкому, — Велите подогреть воду. Много воды. Принесите порошок активированного угля или хотя бы угольные бисквиты. Заварите крепкий кофе. Если в доме есть барбитуратовое успокоительное, принесите и его на всякий случай.