Рождество в Париже - [11]

— Лучше бы выложили из мозаики другой сюжет, например Кремль, — сказала Маша.

— Конечно, в вашей истории есть многое, что было бы интересно парижанам, — вежливо согласился Пьер.

Обогнув колонну на площади Согласия, они проехали мимо входа в сад Тюильри, оставив справа Елисейский дворец.

— В 1815 году в Серебряном салоне дворца, — продолжил экскурс Пьер, — Наполеон подписал второе отречение от престола, а позже через знаменитую Триумфальную арку проехала погребальная колесница Наполеона, когда его прах привезли с острова Святой Елены.

Сделав круг, они вернулись к Триумфальной арке и вышли из машины, чтобы направиться в знаменитую русскую церковь Александра Невского, расположенную на улице Дарю. По дороге Пьер рассказал Маше, что в 1792 году на площади Согласия (несколько раз менявшей свое название) восставший народ разрушил конную статую Людовика XV, годом позже между центром площади и Елисейскими полями был гильотинирован Людовик XVI, а на эшафоте, установленном у решетки сада, обезглавили Марию-Антуанетту и Дантона. Через год здесь же были казнены жертвы термидорианского переворота во главе с Робеспьером. А еще год спустя площадь, ставшая свидетельницей многочисленных кровавых событий, получила название Согласия.

В русской церкви было торжественно и тихо. Они поставили свечи за упокой жены Пьера — Татьяны, молча постояли в храме и вернулись домой.

Наполненный впечатлениями день, проведенный со знающим и интересным гидом, подействовал на Машу исцеляюще.

К вечеру, когда пришли гости, настроение у нее было приподнятое. После травмы, болезни и переживаний девушка смогла наконец увидеть и оценить город своей мечты.

Причесав длинные русые волосы и завязав их сзади в пучок. Маша надела мамино концертное платье. Оно было из черного бархата, узкое и длинное (доходившее ей почти до щиколотки), с белым кружевным воротником.

В Париж Маша взяла его на всякий случай, а другой выходной вещи у нее просто не было. Платье придавало Маше очень взрослый и строгий вид.

«Немного старомодно, как бы ретро, ну ничего, что-то в нем есть», — подумала девушка и вышла к гостям.

Гостями были две милые пары, примерно в том же возрасте, что и Пьер. Они вели интеллектуальные беседы, расспрашивали Машу про Москву, произносили тосты, а потом, когда перешли к кофе. Пьер разжег камин и попросил Машу поиграть.

Маша чувствовала, что понравилась друзьям Пьера, и от этого ей стало хорошо на душе. Немного расслабившись от выпитого вина, она села за рояль и начала играть. Это была музыка, которую Маша сочиняла, оставаясь одна в доме Пьера. Она постаралась вложить в мелодию все пережитое ею — ожидание радости от встречи с Парижем, ночь любви, предательство, разочарование, тоску и, наконец, освобождение от прошлого.

Она играла с большим чувством, то убыстряя, то замедляя темп. Менялся и характер музыки — сначала легкая, радостная, затем торжественно-серьезная, и вот уже грустная, заунывная, подобно плачу или стону, музыка как бы совсем затухает, но в финале, вновь набирая силу, становилась спокойной, умиротворенной.

Маша закончила играть, перевела дух и встала. Глаза у нее блестели, в них отражалось пламя камина, волнение придавало всему лицу очарование. В мамином платье, со строгой прической, она была похожа на гимназистку, только что выскочившую из-за двери после сложного экзамена.

— Великолепно! — воскликнул Пьер, подбежал к Маше и поцеловал ей руку.

— Что это за соната? — спросила симпатичная гостья, растроганно вытирая платочком глаза.

Поблагодарив всех, Маша секунду помолчала и, удивляясь, что ей даже в голову не пришло подумать о названии, медленно произнесла:

— Да… это действительно соната, а называется она… «Рождество в Париже». — И затем, к всеобщему изумлению, просто добавила: — Я ее сочинила сама.

Все восторженно зааплодировали.

Вечер подходил к концу. Пьер, накинув кашне, пошел провожать гостей до калитки.

«Наверное, надо все убрать, не оставлять же посуду на завтра», — решила Маша. Поставив на поднос несколько фужеров, она случайно споткнулась, и один из них, со звоном ударившись о мрамор камина, вдребезги разбился. Маша попыталась собрать осколки хрусталя, и тут же уколола палец. Брызнула кровь.

— Что случилось? — ринулся к ней вернувшийся с улицы Пьер. Маша виновато опустила глаза. — Ты не должна этим заниматься. Завтра прислуга все приберет. Опять кровь! Машенька, детка, береги себя.

Маша сидела на полу перед камином в своем черном платье. Волосы рассыпались по плечам, и из зеленых, широко раскрытых глаз уже готовы были брызнуть слезы.

Пьер опустился перед ней на колени.

— Держи палец вверх, — посоветовал он и, видя, что кровь не останавливается, взял девушку за руку.

Маша привстала. Ее волосы касались его лица.

Жар камина обдавал их. Он бережно поднес палец к губам и приник к нему. Пьер был совсем близко — такой добрый, заботливый, обожающий и самый сейчас близкий ей человек. Он помог ей в трудную минуту, поддержал своим теплом и участием, а сколько он пекся о ее здоровье! Если бы не Пьер… Маша чувствовала его учащенное дыхание, видела глаза, полные нежности, любви, страстного желания, и она обвила мужчину длинными, тонкими руками.