Рождество в Ноттингеме - [77]

— И однажды один человек, швейцарец, узнав про маму, посоветовал мне показать ее врачам, то есть психиатрам, и рассказал про Женеву, что там есть клиника как раз для таких, как мама. И даже денег дал, не так много, конечно, но я еще скопил, и у мамы забирал, и мы поехали. И там встретили Руфь. Вернее, она сама нас нашла. Я сидел около какого‑то кабинета, где маме делали процедуры, и ко мне подошла женщина с бумагами в руках и спросила, сын ли я такой‑то? И когда узнала, что да, то положила руки мне на плечи и сказала: «Теперь ни о чем не беспокойся, все будет хорошо». И мы, правда, стали жить у нее, в такой большой шикарной квартире, и она лечила маму и занималась со мной. И иногда она поставит меня так перед собой и смотрит, смотрит, погладит по лицу, вздохнет, а потом улыбнется и скажет что‑нибудь вроде: «Ты очень красивый мальчик» или «Как хорошо, что ты есть». А на маму смотрела всегда с тоской. А прошлым летом мы приехали сюда отдыхать, Руфь говорила, что здесь замечательные места и мало людей, что важно было для мамы. И мама уже стала одна гулять по городу и на меня не ругалась, а только целовала и говорила: «Ах, Милош, бедный Милош, не обижай чужеземных девушек!» А потом она пропала и… ее нашли у берега, там, где мы сидели с вами вчера. — Милош совсем по‑детски всхлипнул, и Пат невольно положила руку ему на плечо. — Было очень трудно, кладбище католическое и дорогое, самоубийц не хоронят, но Руфь как‑то устроила, что мы похоронили ее на краю, но об этом мало кто знает, она заплатила большие деньги. Поэтому‑то мы ходим туда украдкой. А мама всегда просила, чтобы ее похоронили, как христианку, она так горячо верила в Бога, а ее даже не отпели… Но Руфь говорит, что ее сына тоже не отпевали, потому что она против таких сантиментов, и, наверное, он тоже был самоубийцей…

— Это она так говорит? Она считает, что он покончил с собой!? — На мгновение Пат стало нечем дышать.

— Да. Она говорит, что он был слишком раним и талантлив для этой жизни. Он не раз писал ей о том, что уйдет тогда, когда найдет в себе силы. И ушел сам, совершенно сознательно. Как мама.

Пат с трудом приходила в себя. Она помнила, что Стив был убежден в самоубийстве Мэта, но эта убежденность была основана лишь на его предположениях, пусть и не беспочвенных. Теперь она узнала, что профессор психоанализа Руфь Вирц думала о гибели своего единственного сына то же самое.

Кюсснахт все‑таки открыл Патриции тайну, мучившую ее столько лет.

* * *

Лежать неподвижно Пат больше не могла. Идти, двигаться, говорить — только бы не эта история, не этот мальчик, не раскрытая чужими губами тайна Мэтью, не эта тишина. Она порывисто поднялась с пледа:

— Идем же! — и, не оборачиваясь, стала подниматься вверх.

— Если вы не сбавите скорость, фрау Фоулбарт, — тихо сказал ей в спину Милош, — то мы никуда не дойдем.

— Но разве нам осталось так много?

— Еще две трети. Я ведь специально выбрал маршрут вдалеке от всяких гастхаузов и отелей, хотел, чтобы вы увидели настоящую Риги.

— Хорошо. Я буду идти медленней. Только давай помолчим немного.

Они молча шли к вершине. Порой Пат оборачивалась назад и видела, как дома на противоположном берегу Фирвальдштетского озера становятся уже почти невидимыми, а впереди то сверкала на солнце, то окутывалась облаками вершина горы. Иногда Патриции казалось: тропа подходит к такой неприступной круче, что человеческой ноге просто невозможно на ней удержаться, но, подходя ближе, она неизменно видела, что дорога делает какой‑нибудь хитрый поворот и снова благополучно тянется вверх. Изредка они проходили мимо прилепившихся на склонах шале, совсем простых и небогатых, и тогда мгновенное острое желание остаться здесь, вдалеке от земли с ее тревогами и страстями, охватывало Пат.

— Между прочим, это самые дорогие отели, — словно угадав ее мысли, сказал Милош, — «Швейцергоф» и «Бориваж». Скоро уже минуем Фельзентор,[20] и тогда можно будет опять отдохнуть.

Пат посмотрела на часы — к ее удивлению, шло уже около восьми вечера.

— Но когда же мы успеем спуститься обратно?

— Но разве вы не хотите увидеть рассвет в Альпах? — по‑видимому, искренне удивился Милош. — Все иностранцы всегда хотят именно этого. Я знаю тут одно место…

__________

Возвращаться назад все равно было уже немыслимо, и Пат, ноги которой гудели, несмотря на привычку к ходьбе и многочасовые занятия на тренажерах, уже второй час шла только из гордости. В конце концов, здесь, среди дикой природы, ей было легче перенести жестокую правду о смерти Мэта. Она представила себя запертой в четырех стенах номера, по которому будет метаться без сна, мучаясь непоправимым — и молча кивнула.

Еще через час, когда стало смеркаться, они добрались до уступа, сплошь покрытого мхом и травой. Ряд деревьев, понизу густо оплетенных кустарником, создавал естественную ограду по самому краю уступа. Откуда‑то с высоты доносился мелодичный шум горного ручья, а еще выше последние лучи солнца лили золото на верхушки лиственниц.

— Правда, здорово? — Милош был горд своим уголком и хотел, чтобы его спутница тоже разделила эти чувства.

— Да, уютно. Но, если говорить честно, то я настолько устала, что хочу только немного перекусить и спать.