Рождество у Шерлока Холмса - [120]

Дед Резо, впрочем, нашел его сам. Георгий успел сделать буквально два шага, когда его внезапно с силой впечатали в закрытую дверь отцовой машины. Он увидел лицо Резо рядом со своим. «Он меня сейчас убьет», — пронеслось у Георгия в голове, и он выпалил:

— Улица Кипиани? Это улица Кипиани?

Занесенный кулак застыл в паре сантиметров от головы Георгия.

— Что ты сказал?! — проревел Резо.

— Это улица Кипиани? Улица в Тбилиси так называется, я там жил.

— Улица Кипиани в районе Мтацминде, — как-то механически не то ответил, не то сам себе сказал дед. Резо отстранился, облокотился на соседнюю машину, начал сползать по ней вниз. «Плохи дела!» — подумал Георгий. Он открыл заднюю дверь, взял Резо под руку, подвел к машине и посадил внутрь. Резо поддался удивительно легко. Сам Георгий поколебался немного, но любопытство перевесило страх. Он обошел машину и тоже сел назад, но с другой стороны. В машине еще было тепло.

Резо мельком посмотрел на фотографии, взял в руку пару бусин из янтаря, потом сложил все обратно, аккуратно закрыл банку. Поднес к лицу ладони и разрыдался. Георгий молчал. Так прошло несколько минут. Наконец, Георгий расстегнул молнию рюкзака — ему казалось, что это очень громкий звук, — достал пачку бумажных платков, высморкался. Протянул упаковку Резо:

— Надо?

Дед платок не взял, но, прокашлявшись, спросил:

— Откуда ты знаешь это место?

— Да говорю же, я жил там. На улице Кипиани. У меня родители разводились в то время. «Тяжелый бракоразводный процесс» — так обычно взрослые говорят, закатывая глаза, — Георгий похоже изобразил, как закатывал глаза Олег. — В общем, они отвезли меня к деду на летние каникулы, но так вышло, что я остался у него на два года, пока он… Пока он… Он умер, в общем, — Георгий помолчал. — Два года назад я снова приехал в Москву. Я не хотел брать эту банку, я не знаю, почему взял, я просто увидел… У меня у деда конфеты в такой хранились, он для меня там прятал их все время, у нас с ним тайничок был, а я ничего из дома его не успел забрать, не подумал… А больше я там не был… И никогда не буду, наверное. Я никогда ничего не крал, честно. И не хотел. Просто увидел эту банку, и мне так захотелось внутрь заглянуть. Я потом уже понял, что это та банка, которую вы никому трогать не даете.

Резо посмотрел на него вопросительно.

— Нам Светлана рассказала…

— Ох уж мне эта Светлана, — выдохнул Резо.

— Я… Простите меня, пожалуйста, Резо. Ничего не потерял, сложил как было, — Георгий протянул банку из-под чая владельцу.

— Я не открывал ее уже больше десяти лет. После смерти Тамары так и не открывал.

— Кто такая Тамара? — уточнил Георгий.

— Жена моя. Она умерла давно. Вот тринадцать лет как умерла.

Они помолчали.

— А тебя как зовут? — спросил Резо.

— Георгий.

— Гиорги по-нашему.

Георгий отвернулся к рюкзаку, который поставил справа от себя, и начал судорожно искать бумажные платки, чтобы высморкаться. Ему не хотелось, чтобы Резо видел, как он заплачет. Гиорги. Так его называл только дед, больше никто.

Проморгавшись и высморкавшись Георгий ответил:

— Меня так дедушка называл. Дедушка Амиран.

— Я думал, я тебя убью, парень. Я никому не разрешаю эту банку трогать… Бог у меня братьев и сестер забрал, жену забрал, сына забрал — все умерли, — Резо замолчал. Он положил ладони чуть выше колен, пару раз провел ими вверх-вниз по ногам. Георгий вспомнил, что так же делал дед, когда собирался что-то длинное рассказывать или начинать делать что-то, что ему не нравилось.

— А что с вашим сыном случилось?

— Заболел чем-то, какая-то скоротечная инфекция. Он в детстве болел — нам с Тамарой долго Бог детей не посылал, а когда послал — ох, как я счастлив был!.. Даниэл его звали. Я его на руках держу на той фотографии, что ты нашел. Это тоже давно было. Я не знаю до сих пор, что случилось с ним. Забрали по скорой из дома, температура высокая, а утром позвонили: все, говорят… Не знаю, не знаю, до сих пор не знаю, что случилось. И говорить не могу про это, не хочу, потому что я думаю, что это я виноват. За что-то же меня так Бог наказал? — он снова заплакал.

— Ну, ну, — Георгий поколебался, но все-таки потянул руку и легонько дотронулся до его плеча. — Жалко, что так вышло… Но вы же не виноваты… А когда это было?

— Давно, в 2004 году.

— А я в 2005-м родился. И правда давно. Давнее меня. А почему вы здесь живете теперь?

— А куда мне еще? Не осталось никого. Видал название на входе? — Резо кивнул в сторону ворот. — Дом для престарелых и инвалидов. Вот, это про меня. Тамара Даниэла ненамного пережила — на пару лет всего. Незадолго до смерти сына на янтарных бусах нитка лопнула — это от них ты камни в банке видел. Тамара сказала: «Быть беде». Ненавижу их, бусы эти, но и выкинуть не могу. Как будто в них есть немного воспоминаний о том, что было до всего горя, — Резо протер глаза костяшками больших пальцев. — Потом Даниэл умер, потом Тамары не стало. Я продал квартиру и поехал в Тбилиси, но я не смог там жить. Вернулся в Москву. Но и тут не смог жить. Потом заболел, думал, Бог меня приберет, а он не прибрал. Так я мучился, мучился, деньги кончились, родственники дальние меня в больницу определили, в отделение милосердия, и вроде навещали, а потом перестали. Я долго промыкался там. И вот в итоге оказался в доме престарелых, — Резо помолчал немного. — Мы тут все одинокие, как собаки. Я говорить постепенно почти перестал, иногда за день два-три слова. Привязались ко мне с этой банкой, а в той банке вся моя жизнь — и не выбросить, не открыть. Все норовят нос свой длинный сунуть, вот вроде тебя, — Резо едва заметно улыбнулся.