Рождество под кипарисами - [46]

– Уж не знаю, как там у вас принято обращаться с женщинами, – продолжал Жорж, – но с этой девчонкой тебе придется нелегко, сечешь?

Он толкнул локтем старика, развалившегося рядом с ним, как будто призывая его сказать свое слово о дерзком характере Матильды. Тот поднял на Амина остекленевшие глаза и не издал ни звука.

– Я давал ей слишком много воли, – снова заговорил Жорж; его язык словно распух, и ему трудно было выговаривать слова. – А как ты хочешь? Она ведь мать потеряла. Вот я и размяк. Я позволял ей вволю бегать по берегам Рейна, мне ее притаскивали за шкирку, потому что она воровала вишню или купалась нагишом. – Жорж не обратил внимания на то, что Амин покраснел и нетерпеливо заерзал. – Понимаешь, у меня никогда не хватало духу взгреть ее как следует. И напрасно Ирен на меня ворчала – я не мог. А вот ты не давай слабины. Матильда должна понимать, кто из вас главный. Тебе ясно, парень?

Жорж все говорил и говорил и в итоге забыл, что обращается к своему зятю. Между ними установилась прочная мужская дружба, и ему показалось, что он имеет право порассуждать о женских грудях и задницах, которые служили ему утешением во всех неприятностях. Он стукнул кулаком по столу и c игривым видом предложил прогуляться в бордель. Его соседи расхохотались, и тогда он вспомнил, что у Амина брачная ночь и в этот вечер речь идет о заднице его дочери.

Жорж был отчаянным бабником и пьяницей, безбожником и плутом, каких мало. Но Амин любил этого великана, который с первых дней пребывания молодого воина в их деревне сидел, словно в укрытии, в своем кресле в дальнем углу гостиной и курил трубку. Он молча наблюдал, как зарождаются чувства между африканцем и его дочерью – его дочерью, которую он еще в детстве научил не верить глупостям, что встречаются в сказках: «На самом деле негры не едят непослушных детей, это неправда».

* * *

Все последующие дни Матильда была безутешна, Аиша никогда еще не видела ее такой. Она начинала рыдать прямо посреди ужина или яростно ругала Ирен за то, что та не известила ее о состоянии отца.

– Он несколько месяцев болел. Если бы она мне раньше сообщила, я бы приехала ухаживать за ним, могла бы с ним проститься.

Муилала приехала к ней выразить соболезнования:

– Теперь он получил избавление. Но мы-то живы, пора подумать о другом.

Прошло несколько дней, Амин потерял терпение и упрекнул ее в том, что она забросила дела на ферме и детей.

– Здесь не принято долго горевать. Люди говорят покойникам последнее «прости» и продолжают жить.

Однажды утром, когда Аиша пила горячее сладкое молоко, Матильда заявила:

– Мне нужно уехать, иначе я сойду с ума. Я должна побывать на могиле отца, а когда вернусь, все наладится.

За несколько дней до поездки жены, на которую Амин дал согласие и которую оплатил, он заговорил с ней о проблеме, не дававшей ему покоя.

– Я снова задумался над этим, когда умер Жорж. Наше бракосочетание в церкви не имеет здесь никакой законной силы. Страна скоро завоюет независимость, и я не хотел бы, чтобы в случае моей смерти ты лишилась прав на детей и на ферму. Когда ты вернешься, мы уладим это дело.

* * *

Спустя две недели, в середине сентября 1954 года, Амин проснулся в приподнятом настроении и предложил Аише совершить обход их земель, пройтись вместе с ним по полям. Поначалу он удивлялся выносливости дочери, тому, как шустро она бежала впереди него, как первой добралась до высаженного рядами миндаля и скрылась за деревьями. Казалось, каждое из них ей знакомо, ее маленькие ножки с удивительной ловкостью обегали кусты крапивы и грязные лужи, оставшиеся после благодатного ночного дождя. Иногда Аиша оборачивалась, как будто устав его ждать, и удивленно смотрела на него, широко раскрыв глаза. На секунду у него в голове возникла шальная мысль, но он тут же одумался. «Нет, – решил он, – женщине не под силу управлять такой фермой, как эта». У него имелись на нее другие виды: он хотел, чтобы она поселилась в городе, стала культурной женщиной, может, даже врачом или – почему бы нет? – адвокатом. Они прошли по краю поля, и при виде девочки крестьяне стали громко кричать и махать руками. Они боялись, как бы ребенок не попал под мотовило комбайна, они такое уже видели и не хотели подвергать риску хозяйскую дочку. Отец начал что-то обсуждать с работниками, и Аише показалось, что их разговору не будет конца. Она легла на влажную землю и в отяжелевшем от туч небе увидела странную стаю птиц. Она подумала: а может, это вестники, может, они прилетели из Эльзаса сообщить о возвращении матери?

Ашур, работавший с отцом с первого дня, прискакал на лошади серой масти со слипшимся от грязи хвостом. Амин поманил к себе дочь.

– Иди сюда, – позвал он.

Водитель заглушил мотор комбайна, и Аиша боязливо приблизилась к группе мужчин. Амин сидел верхом на лошади и улыбался:

– Иди ко мне!

Аиша дрожащим голосом стала отнекиваться, сказала, что ей привычнее бежать, что она будет рядом, но он и слушать не хотел. Он решил, что она вздумала поиграть, как когда-то в детстве играл он сам: недобрые это были забавы, они или играли в войну, или расставляли друг другу ловушки, или говорили прямо противоположное тому, что думали. Амин стукнул пятками по крупу лошади, которая рванулась вперед, раздувая ноздри, распластался у нее на спине и прижался щекой к ее шее. Он принялся стремительно кружить вокруг девочки, поднимая клубы пыли, заслоняя солнце. Он изображал султана, вождя кочевого племени, рыцаря-крестоносца и собирался, торжествуя, похитить это дитя, легонькое, как перышко. Недрогнувшей рукой он подхватил Аишу под мышку и вскинул наверх: так Матильда перетаскивала кошек, подняв их за шкирку. Он усадил дочку перед собой в седло и издал крик не то ковбоя, не то индейца: ему он показался смешным, но у Аиши мороз пробежал по коже. Она расплакалась, все ее худенькое тельце содрогалось от рыданий. Амину пришлось крепче прижать ее к себе. Он положил руку ей на голову и сказал: