Рождественское убийство - [61]

Однако это крайне маловероятно, так как грохот падающей мебели неизбежно вызвал бы переполох в доме и почти не оставил бы убийце времени, чтобы скрыться. Нет сомнения в том, что каждому было бы гораздо выгоднее перерезать горло Симеону Ли как можно тише.

Другим, смущавшим меня обстоятельством был ключ, торчавший в двери изнутри и, якобы, повернутый снаружи. Опять-таки нельзя было найти объяснения этому поступку. Вряд ли это могло быть сделано для того, чтобы представить смерть Симеона Ли как самоубийство, ибо все другие обстоятельства смерти явно против этого предположения. Зто не могло быть сделано и для того, чтобы показать, что преступник якобы ускользнул через окно, так как устройство окон в комнате исключает такую возможность. Более того, это потребовало бы времени, времени, которое было у убийцы на вес золота!

Наконец, еще одна непонятная деталь — кусочек резины от сумки Симеона Ли и маленький деревянный колышек, показанный мне суперинтендантом Сагденом. Их подобрал с пола один из вошедших в комнату после убийства. Эти предметы не имели никакого смысла! Они абсолютно ничего не означали! И все же они были найдены там.

Преступление, как видите, становится все более недоступным пониманию. В нем нет никакой системы построения, нет логики, enfin[21], оно неразумно.

А теперь перед нами еще одна несообразность. Покойный послал за суперинтендантом Сагденом, сообщил ему об ограблении и попросил его прийти через полтора часа. Почему? Если Симеон Ли подозревал свою внучку или кого-нибудь другого из членов семьи, почему он не попросил суперинтенданта просто подождать внизу, пока он не переговорит с подозреваемым? Если бы суперинтендант в это время находился в доме, давление Симеона Ли на виновного могло бы быть гораздо сильнее.

Таким образом, не только убийца, но и сам Симеон Ли вел себя странно!

И я говорю себе: «Здесь все не так!» Почему? Да потому, что мы смотрим на это дело под неправильным углом зрения! Мы смотрим на него под тем углом зрения, под которым нас заставляет смотреть убийца…

У нас есть три факта, не поддающихся объяснению — борьба, ключ в двери и клочок резины. Необходимо взглянуть на эти факты так, чтобы они получили объяснение, и я откладываю на время в сторону все, что нам известно об убийстве, и рассматриваю эти три факта такими, как они есть. Я говорю себе: «Борьба». Что это предполагает? Насилие — разрушение — шум… Ключ? Зачем понадобилось поворачивать ключ? Чтобы никто не вошел в комнату? Но этого запертая дверь не предотвращает, так как ее почти немедленно взломали. Чтобы запереть кого-нибудь внутри? Чтобы закрыться от кого-нибудь снаружи? А клочок резины? Я говорю себе: «Маленький кусочек — это маленький кусочек сумки и больше ничего».

Можно было бы сказать, что в этих фактах ничего нет, но на самом деле это не так. Кое-что остается: шум — уединение — бессмысленность…

Согласуются ли эти обстоятельства с теми двоими, о которых я уже говорил, как о людях, психологически способных на убийство? Нет, не согласуются. И для Альфреда Ли, и для Хильды Ли предпочтительнее было бы совершить убийство без лишнего шума, они ни в коем случае не стали бы тратить время на то, чтобы запереть дверь, а маленький кусочек сумки вообще опять не означает ничего.

В то же время я продолжал чувствовать, что в этом преступлении нет ничего абсурдного, что оно, напротив, было хорошо продумано и безукоризненно выполнено. Что оно, в конце концов, достигло цели! А все эти несообразности были намеренными…

Заново обдумывая затем все детали, я увидел первый проблеск света…

Кровь… так много крови… везде кровь… акцент на кровь… свежая кровь… так много крови… слишком много крови…

И другая мысль пришла мне в голову — это преступление крови. Это собственная плоть и кровь Симеона Ли восстала против него…

Пуаро наклонился вперед.

— Два самых цепных ключа к тайне дали мне, совершенно бессознательно, два разных человека. Первый ключ дан мне миссис Альфред Ли, которая процитировала строку из «Макбета»: «И все же кто бы мог подумать, что в старике так много крови?» Другой — Трессильяном, дворецким. Он сказал, что все время находится в каком-то странном состоянии, в постоянном ощущении того, что все ныне происходящее уже когда-то было. К такому ощущению его привело простое совпадение: услышав звонок, он пошел открывать входную дверь и увидел на пороге Гарри Ли. На следующий день эта сцена повторилась, но вошедшим был Стивен Фарр.

Откуда же у Трессильяна взялось такое чувство? Взгляните на Гарри Ли и Стивена Фарра — и вы поймете откуда. Они удивительно похожи! Вот почему, когда Трессильян открывал дверь Стивену Фарру, ему показалось, что совсем недавно он проделывал уже нечто подобное! Ведь он поначалу принял его за Гарри Ли, но только сегодня Трессильян упомянул, что в последнее время путает людей. Неудивительно! У Стивена Фарра орлиный нос, привычка запрокидывать голову назад во время смеха и привычка потирать пальцем подбородок. Приглядитесь повнимательнее к портрету Симеона Ли в молодости, и вы увидите, не только Гарри Ли, но и Стивена Фарра…

Стивен шевельнулся, его кресло заскрипело. Пуаро продолжал: