Рождественское обещание - [12]

Джеремия знал, что она поддразнивает его.

— Так точно. Никогда не рассказывай этого никому, Ианта, потому что я буду отрицать это, но помогает еще и то, что ты любишь их, и бранишь их, когда им нужно это, и хоронишь их, когда они умирают. — Он готов был ударить себя за эти слова. — Прости. Я не хотел говорить этого.

Ианту, кажется, это нисколько не взволновало.

— Не извиняйся. Я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что это правда. Но скажи мне, имели ли твои грубые моряки хоть малейшее понятие о том, что ты любишь их?

— Господи, нет, — ответил Фолк, вздохнув с облегчением от того, что не причинил ей боль. — Есть некоторые вещи, о которых ты не смеешь сказать людям.

— Из страха, что они сочтут тебя мягким?

Он никогда прежде не задумывался над этим. Никто не станет рассказывать толпе загрубевших мужчин — из которых некоторые были преступниками — о своей любви к ним. Однако Фолк знал, что они знали, и понятия не имел, каким образом объяснить это женщине, которая вела тихую жизнь в мирном месте.

— Может быть, это происходило вот так, Ианта. Все мы — от пороховых обезьянок[15] до моего первого помощника, первого лейтенанта, — были собратьями по оружию. Я делал все, чтобы даже эта пороховая обезьянка знала, что ее действия крайне важны для нашего успеха в Европе.

— Каким же образом?

Теперь он понял это, даже если никогда прежде не разглашал эту тайну, даже в своем дневнике.

— После каждого сражения, а иногда и вовсе без всякой причины, я бродил по своему — по нашему — кораблю и благодарил их за службу. — Он коснулся плеча Ианты. — Спасибо, что спросила об этом. Я никогда прежде не высказывал это вслух.

— Или не писал об этом?

— Я должен был, не так ли? Откуда ты знаешь, что я пишу?

— Джим рассказывал мне, что ты вел дневник вдобавок к судовому журналу. — Ианта рассмеялась. — Джим писал, что он едва справлялся с записями в судовом журнале, а ты все скрипел и скрипел пером, пока все остальные спали.

Фолк улыбнулся этому воспоминанию.

— Раз или два, когда мы служили вместе, я давал ему копировать записи из своего журнала. — Он не знал, как это случилось, но сейчас он находился рядом с Иантой, вероятно, даже слегка опираясь на нее, его рука, а не только ладонь, лежала на ее плече. — Всегда перед тем, как мы заканчивали плавание. Ведение вахтенного журнала — такова наша обязанность. Знаешь, именно по этим записям нам и платили.

— Нет, на самом деле, не знаю.

— Все судовые журналы отправляются в Адмиралтейство, а затем выходят письменные распоряжения об оплате. — После этих слов Фолк обнял ее, едва сознавая это. — Будем молиться, чтобы Адмиралтейство никогда не проверяло журналы лейтенантов Фолка и Мирса одновременно!

Позже он подумал, что мог бы стоять так часами, но кто-то постучал в дверь, и Ианта грациозно проскользнула под его рукой.

— Наш гость, приглашенный к обеду. Не стоит тебе задирать нос и думать, что ты единственный.

Только бы это не был ее поклонник, внезапно подумал капитан, словно это имело значение. Вероятно, никому в Торки не был нужен поклонник больше Ианты, если она переживает трудные времена. После нескольких слов, произнесенных шепотом в маленькой прихожей, она ввела в гостиную знакомого человека.

— Капитан Фолк, вы помните мистера Эверли?

Когда Ианта назвала имя, он вспомнил. Фолк шагнул вперед, желая поклониться, но был встречен рукопожатием. Он осторожно взял руку пожилого джентльмена, заметив, что его суставы скручены артритом.

— Мой викарий и наставник, сэр! Я никогда не был лучшим учеником, а?

Глаза джентльмена подернулись пленкой, но морщинки вокруг них выдавали добродушный характер.

— Думаю, что вы могли бы быть им, Джеремия, если бы только вашему отцу не так часто требовалась помощь в поместье.

— Это тот мир, для которого я был рожден, мистер Эверли. — Держа за руку викария, он ощущал себя так, словно ему снова десять лет.

— Мир, из которого вы, кажется, сбежали, сэр! Вы — капитан корабля. Добились большого успеха.

— Благодарствую, сэр, — ответил Фолк, приложив костяшки ко лбу в совершенной имитации членов собственной команды. Если он верно припомнил, то среди прихожан мистера Эверли было много простых моряков из Торки.

— Вы все еще можете смеяться над собой, капитан, — проговорил викарий. — Замечательное качество! Возможно, вы даже прислушались к некоторым из моих проповедей.

— Так точно, сэр.

Диана, должно быть, вовремя перевернула жаркое, потому что обед оказался восхитительным. Фолк не знал, как это случилось — позже он сможет обвинить в этом Ианту — но его соседи по столу, кажется, хотели узнать все о его подвигах на море. Легко было обойти молчанием самые худшие моменты. Им нет необходимости знать об ужасах войны. Даже Диана, которая была далеко не так заинтересована, как Джим, рассмеялась, когда он рассказал о чайках, что иногда приземляются на голову морякам, выхватывают еду из рук ничего не подозревающего человека, а затем улетают.

— Такое произошло однажды и со мной в южной части Тихого океана, — добавил он. — Назойливые твари.

Ианта, идеальная хозяйка, позволила всем принять участие в разговоре. Мистер Эверли рассказал о других мальчиках, которых учил.