Рождественский подарок - [9]

– Конечно, нет! – запальчиво возразил Кинрю. – Мира – это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! – воскликнул он. – Не зря же наш благодетель, – японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, – отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!

– Складно ты рассуждаешь, – сказал я с улыбкой. – Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! – проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! – Я завтра же выясню у Титова, что происходит!

– И все-таки, Яков Андреевич, – вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, – я бы на вашем месте этому брахману не доверял…

Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…

Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.

Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита: "На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, – мысль к богам обернулась.

Козла ведут впереди его – сородича.

За ним идут певцы, идут поэты.

Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать.

Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…"

Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!

«Да что же такое все-таки происходит?!» – мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?

Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности – о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!

Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь.

Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.

– В чем дело? – спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.

– Князь исчез, – ответил Медведев, переступая порог. – Мне срочно нужен Кольцов, – добавил он.

Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.

– Как исчез? – изумился я спросонья.

– Не знаю, – раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. – Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, – добавил он, возведя глаза к потолку. – Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! – воскликнул квартальный надзиратель.

– Где Мира? – вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.

– В спальне своей должна быть, – ответил разволновавшийся Кинрю. – Я же говорил вам, Яков Андреевич! – проговорил он с видом дельфийского оракула.

– По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! – коротко бросил я.

– Что? Что? – расхохотался Медведев. – И вы туда же!

Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? – Лаврентий Филиппович задумался. – Грушенька! – обрадованно вспомнил он.

Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.

Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта.

Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:

– Кто там?

– Кольцов, – сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.

– Войдите, – позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. – Яков Андреевич? – удивилась она. – В такой-то час? – ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!