— Ничего не поздно... А ужин — пустяки... Ну, подари своему Шарипу свой ужин... Шашлык лучше...
— Ехать в такую даль, по такой погоде... — заворчал было доктор.
— Не езди, коли не хочешь! Не смущай, душа, кампанию! — огрызнулся князь.
— Погода-то точно... — вставили от себя братья Грызуновы.
— Ах! Я очень люблю слушать цыган... — заявила госпожа Терпугова.
— Мало ли мы их слушали! — недовольным тоном проговорил ее супруг.
— А это кто?
Князь стал пристально всматриваться в капитана Кара-Сакала. Тот сидел в тени и молчал, веселыми и радостными глазами глядя на Чох-Чохова.
— Николка, ты?.. Так вот какой сюрприз!.. Ты приехал... Ну, как же я рад, как я рад... Нет, теперь уже баста! Не поддамся!.. Не хотят ехать, я тебя одного увезу... Здесь не оставлю. Ах, ты, друг мой единственный!
И два друга, восемь лет не видавшиеся, заключили себя в такие могучие объятия, что повалился даже стол с фруктами.
Во время этих объятий, мадам Терпугова успела шепнуть Овинову, что ужин его не пропадет, что она завтра приедет к нему к позднему завтраку, и огорченный было хозяин повеселел.
— Так как же? — начал он нерешительно — Я право не знаю...
— Ехать, так ехать! — решили братья Грызуновы.
— Поедем!.. Устрицы только, которые открыты, выбросить даром надо! — согласился доктор.
— Непременно едем! — энергично крикнула мадам Терпугова.
— Конечно едем! — оторвался-таки от Кара-Сакала князь Чох-Чоховь... — Мадам, большое мерси... Как здоровье вашего почтеннейшего супруга?..
— Да сам-то я налицо, у меня и спрашивай! — заметил тот.
— А ты сам знаешь? Ты почем сам можешь знать?.. Здоровье мужа знает только его жена; ласкова с тобой была, ну, ты здоров. Сердита на тебя жена, ты болен... Ха... ха... ха!..
— Князь, вы прелестны!— заявила мадам Терпугова.
— Так одеваться, господа, живо! — засуетился князь. — А насчет твоего ужина, — он обратился к Овинову, — я распоряжусь сам... Я сию минуту!
Князь исчез за портьерой, и мы тотчас же услышали его распоряжения:
— Это ты поставь в холодное место, хоть три дня постоит, не беда! Это ты в комнату, в шкаф... Это выбрось вон... Это ты хорошо сделал, что еще не раскупоривал... Это назад в бочонки и на лед... Это к черту! Дичь переложи почтовой бумагой... и т.д.
Мы переглянулись, пожали плечами и стали собираться в дальнюю дорогу, в Зеленый кабачок... Капитан Кара-Сакал предложил мадам Терпуговой свою непромокаемую бурку, и, через десять минут, две тройки уже неслись по городским улицам, направляясь к Нарвской заставе...
Не буду рассказывать о том, что происходило в Зеленом кабачке. Подобные шумные, многолюдные оргии все до такой степени бессодержательны и похожи одна на другую, что, описав одну, можно составить себе полное понятие и обо всех других, а так как подобные описания не раз уже появлялись в печати, то я и пропускаю подробности великого события и чествования новооткрытого дня рождения милейшего князя Чох-Чохова.
Дело только в том, что когда, с тяжелыми головами, с безобразным гулом и звоном в ушах, мы вновь сели в экипажи, чтобы возвращаться домой — мы, несмотря на мерзейшую погоду, с таким наслаждением вдыхали свежий воздух, ну, точно как рыбы, побывав на берегу, вновь попали в свою родную стихию...
Начинало рассветать, а мы повиновались неизбежности ехать еще раз к Овинову, пить у него утренний кофе. Наш хозяин требовал реванша, и отказать ему в этом требовании было невозможно.
Мы уже проскакали половину еще спящего Петербурга; еще два поворота — и мы дома... Но тут нас поразил необычайный для такого времени шум и движение именно в той стороне, где находилась квартира Овинова... Там чернела толпа народа, и зловеще мелькали в этой темной волнующейся массе медные каски пожарных... Ни пламени, ни даже дыма не было видно, а тревога все росла и росла, народ прибывал...
Мы подъехали, пробились к подъезду и остолбенели просто... перед нашими глазами была картина страшного разрушения... Два этажа, тот, который занимал Овинов и под ним, были в развалинах. Вместо красивых окон с цельными зеркальными стеклами зияли безобразные дыры, и сквозь них мы видели только груды обломков и мусора, в которых местами виднелось нечто похожее на остатки мебели, бронзы, картин, вообще всего, что составляло роскошную обстановку квартиры.
Оказалось, что ровно в час, в тот именно час, когда мы все должны были бы сидеть за столом, наслаждаясь устрицами и дорогим вином, взорвало газометр, устроенный как раз под столовой Овинова, в подвальном помещении... Много бы от нас тогда осталось...
Овинов стоял бледный, как полотно, не слушая расспросов брандмейстера и еще какого-то полицейского офицера...
— Делайте, господа, свое дело... Я после... после... не теперь! — проговорил он и направился вновь к экипажу.
Мы тоже молча заняли свои места в экипажах...
Тронулись... Знаете ли куда?.. Нет?.. Ну, так я вам скажу!
Мы поехали... Словно сговорились, а ведь ни словом не перекинулись... Одна мысль руководила теперь всеми нашими, окончательно уже протрезвевшими, просветленными головами.
Мы поехали к Неве, далее, через Троицкий мост, прямо, к часовне, что на том берегу... Мы, переехав этот бесконечно длинный мост, оставили свои тройки и дальше пошли пешком... Неловко стало с бубенцами да к такому святому месту, и...
