Рождённый в Третьем рейхе - [6]

Кирш смерил её презрительным взглядом и произнёс:

– Вот глупая баба! Займитесь-ка лучше тем, для чего вы предназначены: церковь, кухня, дети, платья. И не лезьте в мужские дела. Мы без вас решим свои проблемы, – и он повернулся к мужской части сотрудников госпиталя.

Но каждый из них ответил категорическим отказом. Немецкие врачи не хотели выкачивать кровь из советских военнопленных. Кирш старался не показывать, что теряет самообладание, но это было видно.

– Это что, бунт?! Вы отказываетесь выполнять приказ фюрера? Вы давали присягу нашему великому фюреру!

– Мы давали клятву Гиппократа, – возразила Лаура. – Мы не имеем права убивать.

Кирш где-то слышал это имя, но не мог вспомнить, кто это, где он служит и какое у него звание. Поэтому он благоразумно промолчал при упоминании о Гиппократе. А вдруг он на самом верху?…

В зал осторожно вошли опоздавшие. Это были местные жительницы, работавшие на немцев, которые задержались на дежурстве. Пришедшие долго не могли понять, из-за чего разгорелся такой сыр-бор.

– За невыполнение приказа фюрера я имею право вас расстрелять! – Кирш похлопал по кобуре у пояса.

– Вы можете нас расстрелять, но вы не можете заставить нас совершать убийства, какой бы великой целью это не оправдывалось, – твёрдо сказала Лаура. Её поддержали Пауль, Дитер Мюллер и другие врачи госпиталя. Кирш стоял перед ними и не знал, что делать. Неужели придётся расстреливать?…

Спасение пришло неожиданно. Опоздавшие черноволосые женщины, разобравшись наконец с проблемой, вышли вперёд.

– О чём речь? Мы готовы брать кровь у советских военнопленных.

С тех пор Август видел, как приходили машины с ранеными и военнопленными, а потом с заднего хода госпиталя грузовики вывозили бездыханные тела. Немецкие сотрудники, до этого благосклонно относившиеся к своим черноглазым помощницам, с этих пор стали избегать их.

* * *

Оберштурмбанфюрер Кирш, оставшийся следить за обстановкой, невзлюбил Лауру. Когда Август попадался ему на пути, он разражался грубой бранью и кричал, что пристрелит пащёнка, если тот будет болтаться у него под ногами.

– Развели детский сад! – кричал он. – Заберите его, а то пристрелю или растопчу!

Лаура считала дни, когда им удастся уехать на юбилей матери и оставить там ребёнка. Но она не знала, какого врага приобрела в лице Кирша. Когда формировался очередной эшелон на фронт за ранеными, Кирш приказал Лауре отправляться туда.

– И выродка своего не забудьте взять с собой, – с явным удовольствием говорил он.

Пауль не мог остаться в стороне, он изъявил желание отправиться с семьёй на фронт. Тем более что Дитер Мюллер тоже был в составе бригады врачей.

Так они отправились в санитарном эшелоне на фронт. Пока ехали туда, вагоны были пусты и военные врачи занимались, кто чем мог. Для них это был отдых от каждодневных стояний у операционного стола. Пауль не отходил от любимой жены, а Августом занимался Дитер. Он учил его делать из бумаги разные фигурки, показывал фокусы и рассказывал про Ундину и Лореляй. За окном мелькали разрушенные города и сёла и живописные пейзажи. Август с интересом всматривался в окно. Ему нравилось наблюдать за жизнью чужой страны. А Лаура изучала график движения эшелона, чтобы успеть вернуться в Джанкой и потом поехать к матери.

– Вообще-то, мы успеваем к ней на юбилей. Если не попадём под обстрел или бомбёжку, если не будет никаких непредвиденных ситуаций, мы приедем назад вовремя. И сразу поедем в Германию, – говорила она.

– Как бы Кирш не испортил нам всего. Вдруг он откажет нам в отпуске? – предположил Пауль.

– Ради того, чтоб я отвезла Августа, он нас отпустит, – сказала Лаура, до конца не веря в правоту своих слов.

– А ради того, чтоб досадить тебе, он может отменить наш отпуск, – ответил Пауль. У него было больше уверенности в своих словах, чем у Лауры. Впрочем, всё равно они надеялись на лучшее: ведь их сентябрьский отпуск был заранее утверждён начальством.

Прибыв к линии фронта, они стали принимать раненых. В вагоны заносили искалеченных людей. Вскоре все вагоны заполнились стонущими, в окровавленных бинтах солдатами и офицерами. Каждому из них требовалась помощь. Кому-то операция, кому-то ампутация… Кто-то кричал, кто-то стонал, кто-то мужественно переносил боль. Для врачей был непочатый край работы. Август остался предоставленным самому себе. В купе проводника он скромно сидел у окна и смотрел на проносившиеся мимо него леса и поля. И вдруг вокруг поезда стало всё взрываться, огромные массы земли взлетали в воздух, с верхних полок падали раненые. От взрывной волны вылетело оконное стекло и, полоснув Августа по лбу, разбилось вдребезги и разлетелось по полу. Мальчик ойкнул, приложил ладошку ко лбу, а потом посмотрел на неё – она была в крови. Кровь стала заливать его костюмчик. Август испугался не на шутку, даже заплакал, но потом вспомнил, что рядом с ним люди с ещё более страшными ранами и замолчал.

Эшелон всё также нёсся дальше, не останавливаясь. В вагон пришёл Дитер Мюллер, он стал помогать поднимать на вторую полку упавших раненых, попутно выясняя, кому нужна помощь, кто пострадал от взрывов. Заглянув в купе, доктор Мюллер обомлел: маленький Август, весь в крови, смотрел на него испуганными глазами. Он не плакал. Вокруг лежали осколки битого стекла, а в разбитое окно врывался ветер.