Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - [72]

Понимая, что отныне пути-дороги к Москве заказаны, Девлет-Гирей пытался выторговать у русского государя «откупное». Не вышло. Грозный без всякой дипломатии заявил хану, что ни одному его слову не верит, и раскрыл тайный смысл предложения владыки юга:

– Сейчас против нас одна сабля – Крым, а коли отдам тебе, что просишь, будет тогда Казань вторая сабля, Астрахань – третья, ногаи – четвёртая.

Не отказал себе царь и в удовольствии посмеяться над незадачливым просителем. Тогда с послами обязательно направлялись подарки. Снаряжая своего представителя в Бахчисарай, Грозный уведомлял Девлет-Гирея: «Поминки передаю тебе лёгкие. Потому как сам писал мне, что деньги тебе не надобны и все богатства мира для тебя – прах».

Да, положение противников за год с небольшим разительно изменилось – пришла очередь Ивана Васильевича дерзить врагу и насмехаться над ним. А что? Долг платежом красен!

Оценила победу русских при Молодях даже высокомерная шляхта. 7 июля в Кракове умер король Сигизмунд II Август. После него не осталось наследника мужского пола, и встал вопрос о выборе нового владыки. В сентябре в Москву прибыл посланник Речи Посполитой Фёдор Зенкович Воропай и официально предложил Ивану Грозному выставить свою кандидатуру для выборов сеймом Польши её королём и великим князем Литовским.

Такого случая в истории ещё не было: оба государства находились в состоянии войны, шли безуспешные переговоры о перемирии, и вдруг… В Москве, конечно, знали, что за кандидатуру русского царя выступало православное население обширных территорий Украины и Белоруссии, но не польстились на уговоры посланника Польши. Воропаю царь твёрдо заявил, что выбора не добивается, а если поляки хотят его в государи, то «пригоже нас не раздражать, а делать так, как мы велели, дабы христианство было в покое». То есть для начала заключили бы перемирие.

Блистательный исход сражения при Молодях сказался и на внутренней жизни государства: царь принял решение об отмене опричнины, введённой в стране семь лет назад.

Впрочем, акт этот оказался на деле чистой формальностью, видимостью уступки народной массе, ненавидевшей этот институт угнетения и диких, ничем не оправданных расправ.

«Разделение на опричнину и земщину оставалось, – констатирует С. М. Соловьёв, – но имя опричнины возбуждало такую ненависть, что царь счёл за нужное вывести его из употребления: вместо названий „опричнина" и „земщина" видим названия „двор" и „земщина", вместо „города и воеводы опричные и земские" – „города и воеводы дворовые и земские"».

До конца своих дней Грозный оставался в твёрдой убеждённости в необходимости политического террора и разделения населения Руси на избранных и изгоев. Сыновьям завещал:

– Что я учредил опричнину, то на воле детей моих, Ивана и Фёдора; как им прибыльнее, так пусть и делают, образец им готов.

«Образец» этот вошёл в историю как верх произвола и самоуправства деспота, попрания малейших признаков самостоятельности и инициативы индивида, подавления его морально и физически. Это вело к умственному и психологическому разрушению личности самого самодержца, патологического труса, не знавшего, где укрыться от своих подданных («изгнан я от бояр, ради их самовольства, от своего достояния и скитаюсь по странам»).

Уже в 42 года Иван IV сетовал:

– Тело изнемогло, болезнует дух, струны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил. Ждал я, кто бы со мною поскорбел, и нет никого, утешающих я сыскал…

Таково было внутреннее состояние царя в очень успешный для страны 1572 год. Неудивительно, что после него в жизни Грозного уже не случилось ничего, что украсило бы страницы его жития.

Наёмники

На пятнадцатый год войны России с Ливонией эта страна была полностью разорена. Множество молодых мужчин бродило по городам и весям в поисках занятий, и Иван Грозный решил использовать эту ситуацию. В одном из московских узилищ нашли некоего Юргена Фаренсбаха, успевшего побывать в Швеции, Франции, Нидерландах и Австрии. Совсем ещё молодой ливонский дворянин отличался практичностью и деловой хваткой. На предложение набрать отряд наёмников ответил согласием. За месяц-два Фаренсбах завербовал семь тысяч человек, став тем самым первым в Москве предводителем наёмников.

Летом 1572 года иноземцы показали своё мастерство при разгроме орды Девлет-Гирея, а осенью они участвовали в штурме прибалтийских крепостей. Военные действия этого года завершились взятием Пайду, крупнейшего (после Ревеля) опорного пункта шведов в Ливонии.

Успешная служба наёмников русскому государю возмущала правителей Запада, и европейский хронист писал по этому поводу: «Во веки веков прежде не слышно было, чтобы ливонцы и чужеземцы так верно служили московиту. Добрые старые ливонцы открещивались от московита, но много молодых, также и старых ливонцев перешли на его сторону, несмотря на то, что московит без устали домогался их отечества и публично говорил, что не оставит Ливонии в покое до тех пор, пока не вырвет с корнем всю сорную траву, то есть всех ливонских дворян и немцев. Несмотря на то что ливонцы по своей слепоте и неразумению всеми силами старались, чтобы московит как можно скорее и легче уничтожил их».