Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - [105]

Стефан Баторий

Вся эта европейская шушера для Грозного холопы и случайные выбросы в верха из мятежных и тёмных человеческих масс. Только он, Иван, избранник Бога, вселенский царь православия. Это уже паранойя. О чём уже давно известно в научных кругах.

Психологический этюд

Началу исследований психики первого русского царя положила статья профессора П. И. Ковалевского «Иван Грозный и его душевное состояние» (1893). Приводим из неё ряд фрагментов.

Ковалевский безоговорочно относил этого самодержца к параноикам. Для этих больных характерны замкнутость, скрытность и подозрительность. Окружающие воспринимаются ими как источник постоянной опасности.

«Все против него, – писал Ковалевский. – Все его враги. Все ему желают зла. Все хотят его извести. Беспредельная злоба и безграничная ненависть порождается у этих людей ко всем людям, особенно же к людям близким и прежде дорогим. Их несчастья для него приятны. Их страдания для него утешение. Их мучения для него живительный бальзам. Нет того зла, которого бы он не пожелал роду человеческому. Нет той лютости, на которую он не осудил бы весь люд. Нет той казни для людей, которая бы его удовлетворила.

Ибо это его враги. Все они его терзают. Все они его мучают. Все они желают извести его. Всё это он видит. Всё это он слышит. Всё это он чувствует. Таков параноик в своём бреде преследования. Это зверь**. Зверь беспощадный. Зверь кровожадный, готовый растерзать весь мир.

Но в этом человеке существует и другой человек, человек обычный, человек здоровый, живущий обычною жизнью и совершающий обычные человеческие деяния. Таким образом, параноик живёт двойственной жизнью: с одной стороны, у него обычное мировоззрение и сознание, с другой стороны, его личный бредовый мир. Первым он живёт со всеми людьми, вторым – с самим собою.

Будучи замкнут и сосредоточен в себе, параноик обладает необыкновенно богатою фантазией. И замкнутость и фантазия являются у него развитыми болезненно и заставляют больного жить преимущественно в этой области. Здесь-то они своими глазами видят все козни врагов, слышат все их заговоры, хулы, порицания и злодейства, принимают меры предупреждения и пресечения преступлений, побивают, уничтожают и истязают лютыми казнями своих врагов и видят в мире только себя и всё только для себя.

Уже в силу болезненного логического мышления параноик в мире является одиноким, так как все остальные люди – его враги. Отсюда весьма естественно, что он живёт не только в себе, но и исключительно для себя. Параноик не имеет друзей, он не имеет близких людей. Все служат для него, он – ни для кого. Обыкновенно мы привыкли думать, что появление злости и зверства есть явление аффективное, явление, находящееся в противоречии с здравым рассудком. В данном случае злость и зверство являются основною чертою характера, проявляющегося нередко с детства до старости.

Жестокость этих людей превышает наше обычное понимание о жестокости. Параноики нередко жестоки по существу. Они живут своей жестокостью. Они продолжительно придумывают планы и способы проявления для своей жестокости.

В. О. Ключевский тоже писал: «Это был зверь, зверь от природы».

Они упиваются своей жестокостью и испытывают минуты наслаждения при выполнении оной. Эта жестокость нередко соединена с жаждою крови. Кровь стоит в их воображении. Кровь носится пред их глазами. Крови жаждут они для отмщения. Кровь, кровь и кровь в их душе. Они желали бы жить кровью и тогда были бы на верху блаженства. Разумеется, и это проявление жестокости и кровожадности у параноиков проявляется приступами ожесточения и ослабления.

Рядом, однако, с этой жестокостью и кровожадностью у параноиков возможно бывает подметить большую хитрость, осторожность, коварство и даже трусость, что, однако, не мешает им готовить планы мести и вести каверзы и злодеяния.

Нередко параноики разнузданны в своих страстях и влечениях, причём по общему согласию со всем остальным, и здесь они являются своеобразными отщепенцами. Часто параноики живут в половом отношении анахоретами и являются импотентами; но бывают случаи проявления у них грязной и неудержимой страсти. При этом их естественные потребности смешиваются с картинами болезненной фантазии и приводят к разнузданному, неестественному и противоестественному удовлетворению.

Этот человек в большинстве остаётся одиноким или если и вступает в брак, то его потомство обречено на вымирание…»

М. Клодт. «Видения»

Таков психологический портрет Ивана Грозного, данный профессором Ковалевским. Он полностью соответствует жизненным реалиям этого правителя. Но из всего негатива, связанного с психикой и характером Ивана IV, полагаем необходимым подчеркнуть одну черту этого государя и больного человека: «Кровь, кровь и кровь в их [параноиков] душе. Они желали бы жить кровью».

К несчастью для первого царя Руси, он мог осуществить эту пагубную страсть, что и делал с 13 лет. И на его совести 4500 человек, попавших в синодики и добрых два миллиона россиян, ставших жертвами политики геноцида. Поэтому поражает следующее заявление современного биографа Ивана IV Сергея Цветкова: «Не было чудовища, не было „тирана", не было, собственно говоря, даже преступника, ибо по понятиям общества для государя не существовало недозволенного, – а был самодержец, очарованный красотой самодержавия».