Рождения - [6]

Ну, что вы скажете на это голубчик? Молчите. Вот и я все годы молчал. Расскажи кому, на смех подымут, или что хуже, подумают, головой тронулся.

Антон Павлович сидел молча, забросив ногу за ногу, тихонько раскачиваясь в кресле, немилосердно под ним скрипевшее. Задумавшись, он даже не сразу услыхал Николая Петровича, продолжавшего рассуждать на тему, поверили бы ему люди, расскажи он им правду.

— Вы говорите, любезный Николай Петрович, — прервал его размышления гость. — Что об этом ни с кем не говорили?

— Истинная, правда. Вот вам крест, если вру.

И Николай Петрович спешно перекрестился.

— Ну что вы, батенька, Господь с вами, верю я вам. Да мне вот интересно, с чего люди-то к ним так относиться стали. Сами же говорили, что, мол, помогали, да всё такое.

— А, дак вы про это…. Так это ж еще все до меня было. Все как раз с Катерины и началось. Прислали нам тогда из столицы нового управителя. Вот он и положил глаз на Катерину. И решил, во что бы не стало добиться её. Да как при муже сделаешь это? Вот и придумал. Строил он себе в то время поместье новое на казацком валу, рядом с Петровской церковью, сгоревшие остовы только и остались как память в назидание потомкам. Народ и сейчас, проходя мимо этого места, крестится. Так вот, пригласил он строить Зимородка. Построил тот ему дом, да такой, что даже с Москвы приезжали посмотреть, а когда пришло время платить за работу, вот он его и обвинил в растрате денег. Мол, во время строительства много своровал. Вызвали следователя, не знаю как там дело было, что в народе гуторят, то и пересказываю, только увезли его на каторгу. А Катерина, бабка сказывала, средь бела дня «в тот день ярмарка была, народу понаехало со всей округи» к воротам его дома простоволосая вся в черном подошла, сразу тишина стала на площади, руки так к дому простерла и говорит: «Свою вину чужому отдал, безвинному покой, виноватому огонь». Повернулась и ушла. И только она площадь покинула, как запылала усадьба со всех сторон, никто, говорят, в живых не остался, ни стар, ни млад, даже животина и то подчистую сгорела. Вот такая история, батенька.

— И что же, с тех пор эту семью сторонятся?

— Да, немало еще гуторили люди. У нас сами знаете народ тёмный, вот как где-что случиться, тут же пальцем и тычут, вот, мол, кто виноват. А доброту у нас быстро забывают, и сколько бы он ни сделал, всё одно. Вы на Сухановской улице были?

— Да, ох красивая там беседка…

— Так вот, эту альтанку он, говорят, вечерами после работы у городничего, одним топором сделал, в ней ни одного гвоздя нет, такой мастер был. А потом её городу в знак благодарности подарил. А вы говорите доброта, где она? Забыли о ней, а вот то, что усадьба сгорела до сих пор помнят. Дочке её за ворота совсем ходу не давали. Да и Катерину так больше и не видели, не выходила она. Как жила, того никто не знает. Соседи отвернулись, мимо дома проходили — плевались, даже те, кому Зимородок помогал. Рассказывали, что через некоторое время после случившегося, молодые хлопцы подкараулили дочь Катерины, хотели посмеяться над ней, так больше их никто и не видел. Даже следователь приезжал, допрашивал мать и дочь, но так ничего и не нашел, дело закрыли. А их со временем оставили в покое и горожане. Правда это или слухи, я, любезный Антон Палыч, не ведаю… Ох, заговорились мы с вами, уж светать начинает, пора нам с вами вздремнуть.

— Да, да, — рассеянно произнёс гость, поднимаясь.

Вот такая история, давно, это было, вздохнул дом. А то, что Анастасия маленькому Николаю, напророчила, исполнилось. Когда, бросая всё нажитое, от революции за границу бежал, еле ноги унес. Тогда-то он и понял смысл, сказанный ею в тот далекий год. Лютовала чернь сильно, всех без суда и следствия на месте расстреливала, а хозяев-то моих спас бывший садовник. Он подался в комсомольцы. Ячейки у них назывались, туда говорят самых бедных брали, мол, они самые сознательные. Не знаю, о какой сознательности речь шла, наш садовник видимо не очень сознательный был. Или может не самый бедный, ну неважно, главное что он ночью прибег и хозяина предупредил, что мол завтра утром комсомольцы придут бомбить, как теперь говорят, то есть расстреливать будут. Так хозяин этой же ночью собрал семью, да лесами, полями убёг. Эх, где-то он счас горемычный. Уж и в живых наверное нет. Выходит, права Анастасия была. Да видно для нас гроза только начинается. Давно не слыхивал о Зимордках, видно дождались своего часа, что-то оно будет.

— Ну вот, — сидя у пылающей печи, проговорила старуха. — Клавдия уж скоро порадует нас. Не умереть бы, дождаться, хоть одним глазком взглянуть.

— Мама, ну что это вы говорите, — всплеснула руками черноволосая женщина, поворачиваясь лицом к старухе. — Чего это вы помирать вздумали?

— А я и не вздумала. Знаю, помру, так без меня как нужно не встретите голубку нашу. Душа Катерины возвращается, в пророчествах сказано. Ты-то Соня должна это понимать.

Все мы здесь живем, как Катерина завещала. Ждать пока время не придет, и на свет не появиться такой ребенок.

Соня молча кивнула.

— Да знаю я, мама. Я все хорошо знаю, да только сердцу не прикажешь. Она ведь дочь мне, кровинушка моя, как же мне не беспокоиться. Сама ведь говоришь, что родиться, то не звезды не небо предсказать не могут. Справиться ли дочь? Каково ей будет?