Рождение Римской империи - [24]

Наконец, характерною особенностью этой гражданской войны являлась все возраставшая ожесточенность боевых схваток и большое количество жертв. Правда, и здесь наблюдалось массовое дезертирство, которым умело пользовался Цезарь, как раньше Сулла, но чем дальше, чем больше сплачивались около двух партий верные их сторонники, тем более кровавой становилась бойня, достигшая своего апогея в последней битве этой войны — битве при Мунде[124].

Победив в вооруженной борьбе, Цезарь не последовал примеру Мария и Суллы. Опыт показал, что гражданская резня, вслед за военной, ни к чему не ведет. Месть и гнусное убийство невооруженных противников, преследование людей за политические убеждения, разнуздывание дурных страстей претили, очевидно, характеру Цезаря и не входили в его политические расчеты.

Результатом войны было то, что Цезарь оказался полновластным хозяином Рима и римской державы. И перед ним, таким образом, встал во весь рост больной вопрос римской государственности: как совместить римскую конституцию с военной властью, как примирить город-государство с мировой державой. Вся жизнь Цезаря показывает, что он не верил в возможность управления мировой державой волею сената, то есть волею представителей одного класса населения. С сенатом он боролся всеми своими силами с первых же шагов своей политической карьеры.

Как противник сенатского режима, он воспользовался силами демократической партии и ее созданием — пролетарским войском. Но и то, и другое было для него средством; встав у власти, он не сделал даже попытки передать всю власть народному собранию; не был он рабом и победившего с ним войска. Наоборот, роль народного собрания, как и роль сената, в эмбрионе осуществленного им государственного строя сведена была им до минимума. Ясно, что бедная идеями и доведенная до абсурда реальным развитием государства программа Гракхов была ему внутренне так же чужда, как и конституция Суллы.

Не был он сторонником и того компромисса между сенатом, народным собранием и военною властью, который пытался, но не сумел осуществить Помпей. Пример его гибели в сетях этого компромисса был поучителен и устрашающ.

У Цезаря не было времени вылить в законченную форму свое представление о возможном строе римской государственности, как это мог сделать усыновленный им Октавиан. Он творил новые формы государственности наспех и урывками, в короткие промежутки между войнами и в те несколько месяцев, которые протекли между битвой при Мунде и его смертью. Его постройка оказалась поэтому неоконченной и план ее не во всех деталях ясен.

Но основные линии тем не менее бросаются в глаза. Внешнего облика римской конституции он не изменил: народное собрание, сенат, магистраты остались, но внутреннее содержание государственного строя подверглось коренной переделке. Над этими формами выросла неограниченная власть одного, ближе всего стоящая к греческой тирании. С точки зрения государственно-правовой, эта власть была мозаикой из элементов римской государственности, вернее из ее терминов.

Ее основной частью была диктатура, только по имени воспроизводившая старую римскую диктатуру и более или менее близкую к ней диктатуру Суллы. Диктатура Цезаря не была ограничена ни временем, ни целью, что было основным признаком старой диктатуры и во второй части удержано было Суллой. Цезарь был диктатором просто, а не «для устройства гocyдapcтвa», диктатура его возобновлялась первоначально ежегодно, а затем сделалась постоянной — dictator perpetuus[125].

На эту диктатуру наслоились: по прецеденту Помпея возобновлявшееся консульство, повторное и часто единоличное, не связанное коллегиальностью; неограниченная цензура под новым именем «начальника нравов», отдававшая ему в руки сенат и средства государства; давно уже ему принадлежавший великий понтификат, делавший его хозяином государственно-религиозного правотворчества; наконец, отвлеченная от трибуната трибунская власть, дававшая ему всю силу разрушения, лежавшую в ее основе, но не делавшая его коллегой трибунов, то есть его власть объектом разрушительной власти трибунов. Обеспечил он себе и неприкосновенность трибунов, вторую не менее важную основу трибуната.

Это нагромождение полномочий отдавало в его руки сенат, в котором он был и председателем, когда он того хотел, и первым вотирующим, как princeps senatus, то есть первый по списку, когда он не председательствовал и распорядителем судеб каждого сенатора, как praefectus morum, имевший право и исключать старых членов, и увеличивать число сенаторов, и назначать на их место новых. Оно же делало послушным орудием его и народное собрание, права которого сведены были на нет его властью запрещения по отношению к трибунам и специально выговоренным себе правом рекомендовать кандидатов на все магистратуры.

Не вполне ясен вопрос о том, как он мыслил себе в будущем свое отношение к войску и к провинциальным магистратам. Вряд ли он собирался ограничиться тем, что высшим военным титулом imperator он заменил свое личное имя Гай, отбросив свое родовое имя и удержав только близкое и хорошо знакомое его войску прозвище свое Caesar. Этот вопрос, однако, не был спешным. Связь его с войском не была прервана и с концом гражданской войны: в ближайшие дни после 15 марта — дня его убийства — он собирался во главе войска выступить в поход сначала против даков, а затем против Парфии.