Розанов - [111]

– А может быть, вы и правы.

Но это, скорей всего, красивая легенда, ибо В. В., монахов не любя, отзывался о Феофане весьма пренебрежительно.

Однако интереснее всего то, что следовало в очерке далее и касалось традиционной розановской темы:

«“Очаровательный Бейлис” и еще более – “Великий Шнеерсон”… У евреев, в их течении хасидизма (нет “секты хасидов”, а есть глубоко спиритуалистическое и мистическое течение хасидизма в еврействе) есть “цадики”. “Цадик” есть святой человек, творящий “чудеса”. Когда “цадик” кушает, например, рыбу в масле, то случится – на обширной бороде в волосах запутается крошка или кусочек масляной рыбы. Пренебрегая есть его, он берет своими пальцами (своими пальцами!!) этот кусочек или крошку масляной рыбы и передает какой-нибудь “благочестивой Ревекке”, стоящей за спиной его или где-нибудь сбоку… И та с неизъяснимой благодарностью и великим благоговением берет из его “пальчиков” крошку и проглатывает сама…

“Потому что из Его пальцев и с Его бороды”… и крошка уже “свята”.

Мы, собственно, имеем возникновение момента святости. Но этого мало, – начало момента, с которого начинается религия. “Религия – святое место”, “святая область”, “святые слова”, “святые жесты”… “Религия” – святой “круг”, круг “святых вещей”. До “святого” – нет религии, а есть только ее имя. Суть “религии”, таинственное “электричество”, из коего она рождается и которое она манифестирует собою, и есть именно “святое”; и в “хасидах”, “цадиках”, в “Шнеерсоне” и “Пифагоре”, и вот в этом “петербургском чудодее”, мы собственно имеем “на ладонь положенное” начало религии и всех религий…

Которое никак не можем рассмотреть.

“Ум мутится”, “ум бессилен”… “Ничего не понимаем”…

Странник, о коем я упомянул, утонул в море анекдотов о нем, которых чем более – тем гуще они заволакивают от нас существо дела… Одно, что можно объективно заметить в Сибирском Страннике, заметить “научно” и не проникая в корни дела, – это что он поворачивает все “благочестие Руси”, искони, но безотчетно и недоказуемо державшееся на корне аскетизма, “воздержания”, “не касания к женщине” и вообще разобщения полов, – к типу или вернее к музыке азиатской религиозной лирики и азиатской мудрости (Авраам, Исаак, Давид и его “псалмы”, Соломон и “песнь песней”, Магомет), – не только не разобщающей полы, но в высшей степени их соединяющей. Все “анекдоты”, сыплющиеся на голову Странника, до тех пор основательны, пока мы принимаем за что-то окончательное и универсальное “свою русскую точку зрения”, – точку зрения “своего прежнего”; и становятся бессильны при воспоминании о “псалмах Давида”, сложенных среди сонма его окружавших жен. Думать, однако, что “действительный статский советник Спицын, женатый на одной жене”, как религиозное лицо стоит выше, нежели на какой высоте стояли Давид или Соломон, – нет возможности. Все эти “одноженные господа” суть именно “господа” и даже “гг.”, а не религиозные типы, не религиозные лица. Странник чрезвычайно отталкивает европейский тип религий, – и “анекдоты” возникли на почве великого удивления, как можно быть “религиозным лицом”, иметь посягательство на имя “святого человека”, при таких… “случайностях”. Но ведь, “взяв анекдот в руки” и вооружившись настроением анекдотиста, – это же самое можно бы рассказать о Магомете, о Соломоне, о Давиде, об Иакове и Аврааме, которые, однако, были близки к Богу и явили “знаки” своей близости. Вот эти-то “знаки” есть очевидно и у Странника: их читают те, кому это открыто. Это не “псалмы”, которые все могли бы прочесть. Таким образом, у него нет “знаков” всеобщей убедительности. У него есть какое-то дело жизни… Какое? “Исцелил” и “научил молитве” – вот все, что пока определенно известно…

Но это “исцелился” – личная сторона дела. Но есть еще “история”… В истории Странник явно совершает переворот, показывая нам свою и азиатскую веру, где “все другое”… Потому-то его “нравы” перешагнули через край “нашего”. Говоря так, я выражаю отрицательную (“не европейская”) суть дела. В чем же лежит положительное? “Невем”. Серьезность вовлекаемых “в вихрь” лиц, увлекаемых “в трубу” – необыкновенна: “тяга” не оставляет ни малейшего сомнения в том, что мы не стоим перед явлением “маленьким и смешным”, что перед глазами России происходит не “анекдот”, а история страшной серьезности.

Я не назвал по имени Странника, его имя на устах всей России. Чем кончится его история – неисповедимо. Но она уже не коротка теперь, и будет еще очень длинна. Но только никто не должен на него смотреть, как на “случай”, “анекдот”, как на “не разоблаченного обманщика”. Кто его знает – перед теми все “разоблачено”: и, однако, “тяга”, “труба” – остается».

Странные есть мужики

Книга «Апокалипсическая секта», где был опубликован сей чудный очерк, вышла с интервалом в несколько даже не недель, а дней с «Обонятельным и осязательным отношением евреев к крови», в феврале 1914 года, и очередной двоящийся, троящийся, колеблющийся взгляд Розанова на один и тот же предмет, включая «очаровательного» Бейлиса и «великого» Шнеерсона, говорит сам за себя. Но главное здесь, конечно, – это неожиданное и при этом невероятно образное, точное и возвышающее розановское сравнение русского крестьянина с еврейским цадиком, то есть с человеком, кого иудейская молва наделяла сверхъестественными способностями и обожествляла. По идее для В. В. образца девятьсот тринадцатого года подобная ассоциация могла быть только уничижительной и никакой другой – кровь, маца, евреи-пауки, ритуальное убийство и пр. – но нет же! Ни одного дурного слова, никакой демонизации. Впечатление такое, что две эти книги написаны если не разными авторами, то разными руками одного и того же человека. В сущности, тут повторялась история с «Новым временем» и «Русским словом» с тем лишь отличием, что на обеих обложках значилась одна фамилия.