Розалина снимает сливки - [121]

– В общем, – заключил Гарри. – «Так или иначе, но по милости “чудовища” сообщение между материками становилось все более и более опасным, и общественное мнение настоятельно требовало, чтобы моря были очищены любой ценой от грозного китообразного».

Амели уложила Мэри Шелли под одеяло вместе с собой.

– Значит, это кит. Но там все говорят, что это не кит, а риф, а это глупо. И книга дурацкая. И жители Викторианской эпохи тоже дураки.

– Да, – ответила Розалина. – Еще какие.

Поцеловав дочку на ночь, она оставила Амели наедине со снами о веретенообразных предметах.

Наверное, для приличия следовало бы спуститься и поставить чайник. Но Розалина была матерью-одиночкой, которая победила в любимом конкурсе пекарей, и ей было не до приличий. Поймав Гарри за футболку, она потащила его в свою спальню. Не успели они переступить порог, как он снова поцеловал ее.

– Можно, да? – спросил он, задыхаясь. – Я хотел этого с тех пор, как Анвита нам помешала.

– Еще как можно.

Она поцеловала его в ответ, и это чувство пронеслось сквозь нее, как мотоцикл. Потому что она тоже этого хотела и ждала. Все это время, пока ее поздравляли и желали ей добра. Всю дорогу домой. Всю книгу Жюля, мать его, Верна. Ведь хоть в ее жизни и хватало хорошего – друзей, семьи, выпечки и совершенно нового будущего, он был только для нее.

Как и прежде, все начиналось довольно мило, не просто прикосновения губ к губам. Но так продолжалось недолго. Как только Розалина поняла, что она не в настроении быть милой. Она была в настроении добиваться. Брать. Жаждать. И Гарри был великолепен. Его губы жадно впивались в ее. А его тело твердым грузом повалило ее на кровать. И сила его в эти мгновения была освобождением. Даже приглашением, которое подталкивало ее сцепить руки и нетерпеливо изогнуть бедра.

– Думаю, – сказала Розалина, стягивая с него футболку, – мне нужно это снять. Прямо сейчас.

Гарри опустился на колени между ее ног – раскрасневшийся и взъерошенный. Его рот слегка покраснел от ее поцелуев.

– Точно?

– Да, точно. Еще и Анвите все расскажу.

– Знаю, что ты шутишь, но, пожалуйста, не надо. Мне будет стыдно.

Просунув ладони под подол его футболки, она провела ими вверх, ощущая рельеф пресса.

– Ты в курсе, что она говорит, что ты горячий красавчик, и я с ней очень даже согласна?

– Ну, у нее довольно хороший вкус. Сандж, похоже, отличный парень.

– И я рада, что мой вкус на парней явно улучшается.

– Не сглазь. Может, скоро меня бросишь.

Он стянул футболку, и Розалина на мгновение – ладно, на несколько мгновений – засмотрелась. У него был легкий загар, скорее летний уличный, а не от спрея или солярия, и он явно экономил целое состояние на абонементе в спортзал – его тело было рельефным, но не накачанным специально. На одной груди красовалась татуировка в виде крыла ангела, а на другой – слова Audere est Facere по изгибу ключицы (которые, как она подозревала, относились к футболу), темные чернила идеально контрастировали с гладкой кожей и крепкими мышцами. У Анвиты бы точно упала челюсть.

– Мне кажется, – сказала Розалина, – что я вряд ли тебя брошу.

Он засмеялся.

– Ты иногда бываешь очень поверхностной, друг. Ты меня сейчас очень объективировала.

– А может, будем объективировать друг друга вместе? – Розалина сняла блузку.

Глаза Гарри метнулись вниз, а затем снова вверх.

– Идет. Охренеть, ты в отличной форме. – Он притянул ее к себе для еще одного глубокого поцелуя. – А еще, – теперь он откровенно покраснел. Он нежно накрутил ее локон на палец, – ты очень красивая. Как принцесса.

– Принцесс-брюнеток очень мало.

– Есть Белль. А она – лучшая, разве нет?

– Согласна.

Она опустилась на кровать и притянула Гарри к себе. И снова поцелуи. Более жаркие и глубокие. Неровные от дыхания и случайных стонов, когда они двигались вместе. Под ее руками мышцы его спины вздымались и опадали, как волны, и она позволила себе просто наслаждаться им. Хотеть того, чего хотела. Мужчину, которым могла наслаждаться. От которого могла зависеть. И в которого могла впиться ногтями.

Он спустил бретельки бюстгальтера с ее плеч, мягко двигая губами по обнажившейся коже. От них она задрожала. От этих легких, неожиданных прикосновений, успокаивающих чувствительные места, где резинка натирала. Он медленно спускался, языком исследуя выступы ключиц, а поцелуями покрывал вершины ее грудей. Заведя руку ей за спину, он расстегнул лифчик с ловкостью, которая говорила о практике, и она выгнулась дугой, чтобы помочь ему освободить ее от лифчика. Он провел большими пальцами по соскам и взял груди в ладони, а затем опустил голову и снова ее поцеловал.

– Значит, такое не по тебе? – спросил он, снова поднимая голову через пару секунд.

Она застыла, мгновенно вернув самоконтроль.

– Нет, нет, все хорошо.

– Я надеялся не на просто «хорошо», друг.

– Ну, я о том, – отлично, теперь она еще и покраснела, – что все любят грудь.

– Да, и у тебя она классная. Но я бы хотел, чтобы ты получила больше удовольствия.

– Я и так его получаю.

Он улыбнулся и провел языком вверх по ее шее. Отчего ей мгновенно стало жарко и холодно до дрожи.

– Вот так получаешь.

– Да, но…

– Слушай, я все понимаю. Некоторые чики почти никак не возбуждаются, когда трогают их грудь. Ничего страшного. Все разные. Я вот не люблю, когда меня трогают за уши.