Роза ветров - [26]

Когда зашли в горницу, Афоню прорвало:

— Вот оно, какое горе-то, Крутояров. Куска хлеба доброго нет, а сами хлеб растим… Мешанину из овсюга да жабрея едим. Вот оно, горе.

Павла потрясла эта встреча с Виталькой. Добрый, кристально чистый Кирилл Соснин говорил когда-то такие слова: «Хороших щей не хватает — полбеды. А вот если верности не хватит — беда». Погиб Кирилл со своими светлыми думами. И сын его, Виталька, тоже может погибнуть из-за нашей слепоты и нераспорядительности.

— Ты присаживайся, Павел, я сейчас в погребушку сбегаю.

— Не надо, Афанасий. Я пойду. Потом как-нибудь побеседуем.

— Да ты что разобиделся, что ли?

— Перестань говорить пустяки. Пойду в правление. Буду звонить в райком. Хлеб ребятишкам надо давать… Надо!

— Постой. Не так-то просто все это делается.

— Нет. До свидания.

…Крутояров появился в правлении, когда Василий Васильевич собирался уже уходить. Дородная жена его, Домна, сидела в кабинете. Домна пристально следила за супругом: много было в селе одиноких баб, уведут за милую душу. «Давай поскорее, Вася. Ужин остывает», — торопила она.

— Вы пока подождите в другой комнате, — веско попросил Крутояров Домну. — Нам с председателем поговорить надо один на один.

— Что еще за секреты? Подумаешь! — Домне было неловко от таких слов Крутоярова, и она попыталась скрыть неловкость за бойкой бабьей скороговоркой: — Сроду от меня не было никаких секретов, даже Андрей Ильич все в открытую говорит. Подумаешь!

Но из кабинета все-таки вышла.

— Слушаю, — Оглуздин, как и обычно, хитровато улыбнулся.

— Завтра с утра надо пустить мельницу, размолоть центнеров пяток пшеницы и выдать семьям фронтовиков, в которых есть дети, пуда по два пшеничной муки.

— Так-так. Пшеничной муки? А где же зерно взять?

— На складе.

— То, что на складе, все пойдет в закрома государства и на семена.

— Ничего. Пять-шесть центнеров отдадите детям. Пусть в счет выдачи хлеба на трудодни.

— Ладно. Отдам. Только это, товарищ Крутояров, нарушение. Отвечать будешь ты.

— Буду.

— Пиши письменное указание.

Павел выдернул из блокнота чистый листок и размашисто написал:

«Председателю колхоза имени Фрунзе тов. Оглуздину В. В. Предлагаю в кратчайший срок выделить для детей фронтовиков по два пуда муки. За невыполнение данного указания будете привлечены к строгой ответственности.

Секретарь райкома ВЛКСМ П. Крутояров»

Оглуздин прочитал бумажку, ухмыльнулся, свернул ее вчетверо и положил в нагрудный карман.

— Учти, отвечать будешь.

— Буду, — еще раз согласился Павел.

На следующий день он разговаривал с Акулей.

— Это ты, что ли, распорядился пшеничной муки ребятишкам выделить? — спрашивала она с улыбкой.

— Не я. Правление.

— Смотри, как бы тебе не попало, Павел Николаевич. У нас так бывает. За доброе дело бьют.

Акуля была худа, стройна, красива. Веснушки, разбежавшиеся по переносью, молодили ее. Она опускала темные ресницы, щеки ее загорались тонким румянцем, и лицо светилось загадочностью. Будто звала кого-то к себе с нежностью и лаской.

— Мне худо не будет. Не бойся, — отвечал Павел. — Сама давай поактивней будь. Не забывай — ты жена комиссара.

— Не надо, Павел Николаевич! Разревусь. Раньше, еще до войны, Кирилл избачом работал… Бывало, начнет мне книжку читать о несчастье людей, о любви, а я в слезы… Такая уж я, не напоминай!

— Часто не стану. Но вычеркивать пережитое никому не позволю. Кто мало помнит — скоро стареет.

— Пусть. Поскорей бы уж старость. Меньше забот будет, — кротко вздыхала она.

— И еще тебе скажу: береги Витальку. Проморгаешь где-нибудь самую малость — потеряешь парня.

* * *

Андрей Ильич встретил Крутоярова, как всегда, настороженно. Он не понимал, что Павел, хотя и молод, но прозорлив и давно догадался о появившейся с первых же дней трещине в их отношениях.

— Проходи. Садись, рассказывай.

— Спасибо. Рассказывать пока еще нечего. У меня один вопрос к вам.

— Нет, Павел Николаевич, сначала ты на мои вопросы ответишь, а потом уж я на твои. Потому как секретарь райкома здесь пока я, а не ты. Ты пока что только комсомольский вожак. Секретарь, да не тот. Скажи мне, в какой роли мы посылали тебя в Рябиновку?

— А вы, Андрей Ильич, разве не знаете?

— Знаю, Павел Николаевич. Я-то знаю, да вот ты неправильно свою роль понял.

— Давайте поближе к делу, Андрей Ильич. — Павел говорил спокойно, но Светильников сердился еще сильнее.

— Накоротке такие вопросы не решают, товарищ Крутояров! Здесь райком. И выслушать то, что вам говорят, придется. Потому как партийная дисциплина для всех одинакова: и для героев войны, и не для героев, и для больших начальников, и для маленьких. Устав один.

— Я слушаю.

— Райком послал вас в Рябиновский колхоз в роли уполномоченного. Но это не значит, что вы должны были подменять председателя. Кто дал вам такое право?

Светильников бросил на стол написанную Павлом записку, адресованную Оглуздину.

— Хлеб нужен городам. Заводам. Шахтам. Там голоднее, чем здесь. Там карточки.

— Правильно. Но это же детям.

— Что ж, по-твоему, в городах нет детей? Там их больше и живут они пока что хуже. Мы у хлеба, честно говоря, не останемся без хлеба. Отходы и прочее… А там?

— Я думаю, что поступил верно.