Роузуотер - [33]

– Она умерла?

– Да, – говорю я, потому что больше не слышу ее мысли.

Он подходит к постели и накрывает ее тело.

– Тебе надо бы поесть, – говорит он.

– Я в порядке.

– Неправда. Ты пробыл здесь три дня.

– Что?

– Видать, передача знаний занимает много времени. Пойдем.

Он смотрит, как я ем. Я зверски проголодался и проглатываю три яйца, четыре куска хлеба и два апельсина. Остаются только косточки и кожура. Я звоню Алхаджи и говорю, что я в порядке. Когда он начинает ворчать, я вешаю трубку.

– Ты в порядке, сынок? – спрашивает Клаус.

– Да не так чтобы. Хреново мне. Она украла мою молодость.

– Это как?

– Это так, что я вижу бессмысленность своей жизни. Без конца повторяющаяся алкогольная интоксикация, одни и те же походы по клубам, танцы, знакомства с девчонками. Потрахаться. Потратить деньги. Начать по новой. Все это бессмысленно.

– С деньгами бессмысленность приятнее, вот что я скажу.

– Что?

– Мой девиз – с деньгами все приятнее. Если уж ведешь бессмысленную жизнь – веди богатую бессмысленную жизнь.

Я достаю стеклянную бутыль с орехами кешью и наклоняю ее к ладони. Это соленые орешки, я их ненавижу, поэтому отряхиваю и обдуваю их и только потом отправляю в рот.

– Чего вы от меня хотите, Клаус?

– Я говорю, что ты должен работать на меня. Или со мной. Что то же самое.

– Вы слышали, что я сейчас говорил про бессмысленность?

– Надеюсь, ты заметишь, что среди кучи вещей, о которых Нике сожалела, работа на меня не упоминалась. – Он засовывает палец в левое ухо, очищая его от серы. – Я люблю вашу страну. Здесь можно сделать столько денег. Есть нефть и газ. Население насквозь суеверно, включая интеллигенцию. Церкви и мечети оказывают огромное влияние на людей, на семьи и правительство. Тут есть террористические группировки, тут есть чиновник-параноик, который поселил личного бабалаво в здании парламента. Тут есть запрет на гомосексуализм. Китай и Россия собачатся из-за того, кому быть новыми Соединенными Штатами, и все боятся, парень. Им нужно то, чем обладаете вы. У меня есть клиенты и контакты в правительстве. Я соображаю, как можно заработать. Что скажешь?

Я беру еще орешков и говорю:

– Я подумаю над этим.

И уже знаю, что буду с ним работать.

Глава одиннадцатая. Роузуотер: 2066

Через несколько дней после Открытия проходит своего рода парад.

Вы о нем знаете. Вы видели фотки, и календари, и посты в Нимбусе. Уже и реконструкции есть. Исцеленные – это чудо, искалеченные – трагедия, реаниматы – кошмар, а вот перестроенные – видимо, комедия, или… что-то вроде. Банк закрыт на два часа. Именно столько парад будет шествовать мимо. Он будет медленно, весь день, идти через весь Роузуотер. Может, это выглядит и непрофессионально – закрывать банк, но это Нигерия.

Мы, служащие банка, наблюдаем сверху. Клемент подлизывается, приносит мне кофе. Не знаю почему. Дань уважения герою? Чем я так его впечатлил? Меня терзают подозрения. Бола кашляет, говорит, что из-за этого не спала всю ночь, выглядит уставшей, но находит время прошептать: «И пошлю на вас голод и лютых зверей, и обесчадят тебя».

Внизу кто-то бьет в барабаны. Не из козлиной кожи. Перевернутые пластиковые ведра. Началось. Ведущий – крылатый человек. Он втиснул крылья ястреба в разрезы на спине, и ксеноформы сгладили стыки, возможно нарастив мышцы и кровеносные сосуды, чтобы они заработали. Крылья не впечатляют, но мужчина выглядит счастливым. Я вспоминаю о грифоне, и мне на ум приходит Молара. В ксеносфере ее нет, это лишь мысль о ней.

У женщины, которая, видимо, раньше была кривоногой, колени теперь смотрят назад. Она напоминает статую Калибана или демона. Рядом ковыляет мужчина, у которого с шеи свисает огромный зоб размером с футбольный мяч. На нем шрамы – видимо, мужчина пытался его вскрыть. Он, наверное, ожидал, что зоб уменьшится, но, похоже, что ксеноформы сделали его только больше и лучше.

Вот люди со множеством лишних или сместившихся отверстий, например девушка с двумя ртами, один над другим. Характер шрамов наводит на мысль, что она пыталась изменить форму губ. Вот парень на тележке, которую тащат два подростка. Я предполагаю, что это парень. От него осталась только куча многочисленных конечностей да пучки волос то там, то здесь. Я насчитываю пять рук и три ноги, и все по непонятной причине левые. Единственный безумный глаз смотрит из нагромождения плоти посредине, истекая слезами. Не могу представить, как он в это превратился. Может, несчастный случай на производстве с участием нескольких человек.

Многие обмотались бинтами, точно египетские мумии, скрывая уродские изменения, которые сами на себя навлекли. Люди бросают им деньги или смеются над ними. Они окружены свитой нормальных: дети, несколько полицейских, шутники, агберо [25].

Я поднимаюсь, чтобы уйти.

– Ты не допил кофе, – говорит Клемент. Его брови поднимаются эдак оптимистично-выжидательно. Мне хочется дернуть его за украшенную металлом косу, просто чтобы посмотреть, как пойдет трещинами благовоспитанная наружность, но я сдерживаюсь. Чего ему от меня надо?

– Я вернусь.

Заворачиваю в туалет на этом же этаже. Дохожу до последней кабинки. Кроме меня, здесь никого нет. Мощный запах дезинфицирующих средств смешивается с запахом дешевого мыла и освежителей воздуха. Вхожу в кабинку, опускаю крышку унитаза и сажусь на него. То, что я задумал, сделать непросто, особенно отсюда, но я не хочу ждать. Я промучился всю ночь, думая о том, что сказала Феми Алаагомеджи о больных и умерших сенситивах. Если бы это пришло мне в голову дома, я все сделал бы там, но так уж вышло.