Роузуотер - [32]

– Иногда. Я ворую иногда.

– Чаще всего, – говорит она.

– А что насчет вас?

– Я не скользун и не воровка. Раньше я была кем-то вроде проститутки, пока мне не надоело.

– «Кем-то вроде»?

– Все думали, что занимаются со мной сексом, хотя не занимались. Они платили. – Она пожимает плечами.

– А сегодня?

– Выпускаю пар.

– Не слишком они молоденькие для вас?

Она фыркает.

– Будь я богатым мужиком, ты и глазом бы не моргнул. Да, я манипулирую их восприятием. И что? Я имею право на каплю тепла в старости. Тем не менее ты меня видишь.

Я могу заставить тебя увидеть все, что захочу, внучек.

– Не надо, – говорю я. – Я вас уважаю, мамаша. Идите с миром.

– Не зови меня мамашей. Меня зовут Нике Оньемаихе.

Я умираю.

Внезапно она оказывается уязвимой.

– Подвезти вас домой? – спрашиваю я.

Когда Нике садится в машину, молодые люди, кажется, завидуют и свистят. Ревнуют, потому что думают, будто мне досталось то, чего хотят они. От Нике исходит угрюмая злость, но мне жаль ее. Я чувствую, что она до конца прошла то, что для меня лишь начинается. Мы едем молча, но иногда она думает что-то в мой адрес или ее наполняют страх и гнев. Благодаря способностям искателя я узнаю, где она живет. Это лучше, чем встроенный навигатор.

– Внучек, ты не используешь весь потенциал своих способностей, – говорит она. – Ты потерян, как Америка.

– Я счастлив тем, что имею, – отвечаю я.

– Значит, ты дурак, – Нике не издевается, это просто еще одна данность, вроде дождя или гравитации. – Когда дело касается таланта и способностей, всегда надо стремиться к большему. Стань сегодня лучше, чем был вчера.

– Мой талант работает нормально, мамаша. Он делает, что я хочу и когда я хочу. Я этим зарабатываю.

– Пока что. Ты что же, думаешь, я себе то же самое не говорила, пока была в расцвете сил? Слушай, что тебе говорят старшие, Кааро. Они знают больше тебя.

– Простите, если обидел вас, мамаша. – Я нисколько не сожалею, и ей хватает опыта, чтобы прочитать это по мне. Я молод, и мне плевать на все эти банальности и непрошеные советы. Честно говоря, я хочу вернуться в клуб.

Когда мы подъезжаем к ее дому, она выглядит еще слабее. Мне приходится помочь ей выйти из машины, и я вынужден проводить ее до двери.

– Вот ты где. Я тебя везде искал, – раздается изнутри мужской голос. Иностранец, судя по акценту.

Это высокий, выше шести футов, белый мужчина. На нем ни рубашки, ни обуви, только поношенные джинсы. Я принял бы его за одного из американских беженцев, если бы не акцент и дорогие часы. У него дряблая кожа, но это, должно быть, от возраста, потому что под ней видны мускулы. Он из тех белых людей, что похожи на антропологов с их бесстрашием и жесткостью, как у дубленой кожи. Он на меня не смотрит, занятый только Никой. Может, они любовники? Нет, это не тот взгляд.

– Помоги мне с ней, – говорит он.

Вместе мы проводим ее в дом мимо сторожа, который и не скрывает, что хочет спать. Я замечаю как минимум три дорогих машины, проходя мимо. В моем возрасте признаки богатства и вкуса для меня важны. Мужчина проводит меня в комнату, в которой я чувствую болезнь и смерть, но не носом.

– Можешь идти, – говорит белый.

– Нет, пусть останется, – возражает Нике. Она слабо сжимает мое запястье.

Это твой муж?

Нет, это Клаус. Мой наниматель.

Они обмениваются взглядами, и я понимаю, что она что-то ему рассказывает втайне от меня. Он фыркает, бросает на меня взгляд и уходит из комнаты.

– Мальчик, послушай меня.

– Это совет? Я в них не нуждаюсь. Я…

– Замолчи. Так ты не доживешь до старости.

Я что-то бормочу.

– Что?

– Я сказал, что не планирую доживать до старости.

– Я тоже не планировала.

– Мне не нужны ваши советы! – кричу я. – Почему все хотят сделать меня лучше? Срать я на вас хотел. Бабуля, мне жалко, что вы умираете, но я ухожу. До свидания.

– Какой же ты дурак, – говорит она.

Меня захлестывают ощущения. Нике словно проникает в меня, в мой разум, наполняя светом, жаром, звуком, ощущениями. Вот ее брак, кончившийся естественной смертью мужа. Вот она работает проституткой. Я чувствую каждое проникновение, каждое унижение, каждую насмешку. Ашево. В молодости она побывала в Америке. Диснейленд. Флорида. Давным-давно. Она знала насилие и нежность. Тысяча и один косяк, и еще тысяча. Семя, вытекающее из порванного презерватива. Аборты. Много, но ей все равно. Лица, макияж. Ночные сестры. Смерть, разрушение, разложение. Мысли, не в виде слов, но в виде кругов, дисков, пересекающихся сфер, концентрические, расходящиеся вовне. Изменчивые силуэты. Всё, полученное из утробы и растраченное к моменту смерти. Все ее боли и радости, все мои, и всё впустую. Бессмысленность ее жизни и моей жизни. Церковь. Молитва безмолвному Богу, с надеждой на ответ, но знанием в сердце, что ответа не будет. Литания, исповеди, мысленная литургия, возможность спасения. Надежда? Любовь, смех, геморрой и потеря зубов. Члены и деньги, уходящие в бесконечность. Сознание многих, открытое для нее. Для меня. Вот как это делается. Она втрахала это знание в меня, в мою голову, и я плачу. Я чувствую влагу на щеках – мои слезы, смешанные с ее кровью.

Когда все заканчивается, я сижу в одиночестве на полу комнаты. Тело Нике застыло и словно уменьшилось. Ее больше нет. Я устал и вспотел. Клаус стоит в дверях.