Рота почетного караула - [20]

— А потом какая-то женщина… — напомнил Сарычев.

— Да-да… Многие были в черных платках… Как будто знали, что по улице Горького…

— А вы сами-то стояли у могилы? — спросил Андрей с робким, но уже родившимся в душе решением.

— Я — три раза, — с несвойственной ему горделивостью сказал Матюшин.

— А я — два, — скромно обронил Сарычев.

И тут они словно отдалились, какое-то непонятное отчуждение отодвинуло этих двоих, стоявших на посту у Вечного огня и, значит, знавших нечто такое, что было недоступно Андрею и Патешонкову.

— Помнишь того, с тюльпанами? Ну, который в старой гимнастерке приходит?

— Как же… Он сначала обойдет пилоны — и по цветку: Ленинграду, Бресту, Волгограду. А еще, когда мы в паре с тобой стояли, старушка положила кусочек булки и крашеное яйцо…

— Кусочек кулича, — поправил Матюшин.

Матюшин и Сарычев, сидевшие рядом, как будто перенеслись в другое измерение, как бы в иную плоскость бытия, невидимую Андрею и Патешонкову. Вот так в полумраке зрительного зала на лицах, выхваченных голубым лучом и как бы им осеребренных, отражается происходящее на экране.

— А в тот раз, — обращаясь теперь не только к Сарычеву, но и к Андрею, к Патешонкову, все оживляясь, проговорил Матюшин, — подходит мужчина, весь в медалях. Отцепил одну и положил рядом со звездой…

— Это многие делают, — подтвердил Сарычев. — А старушку видел? Как одуванчик, седенькая, при мне минут двадцать на коленях простояла…

— Тяжкое дело, — сказал Матюшин, опять помрачнев. — Самый тяжелый пост…

— Так в чем же все-таки трудность? — недоумевая, спросил Андрей.

Матюшин и Сарычев переглянулись, и оба посмотрели на Андрея как на человека, которому битый час объясняли очевидное и понятное.

— Рота! Встать! — раздался голос лейтенанта.

Все оставшееся после обеда время Андрей мучительно раздумывал над услышанным. «Старички», конечно, важничают, задаются. Но тут было и другое, что Андрей давно подметил, но никак не мог себе объяснить. Он ясно видел: солдаты, чей срок службы перевалил за первый год, вели себя так, словно действительно обладали очень важной, зашифрованной от новичков тайной. И правда, для чего бы это они старались — набивали на пятках мозоли, в кровь сбивали прикладами руки, — только для того, чтобы поровнее пройти?

Но самой большой, непонятной, призрачно мерцающей в пламени Вечного огня тайной было окружено гранитное возвышение возле древней Кремлевской стены.

Кто же это говорил? Кто же это говорил, что в двенадцать часов ночи к Вечному огню приходят на поверку все неизвестные солдаты?..

«Я должен там стоять. Должен. Обязательно», — сказал себе Андрей. И спохватился — до Девятого мая оставались считанные дни.

Каждый вечер, в час, отведенный для личных надобностей, уже целое отделение тренировалось возле специального макета могилы Неизвестного солдата. И четыре смены, назначенные в почетный караул, готовил не кто-нибудь, а Матюшин.

Сооружение из фанеры мало чем напоминало гранитные ступени, а Вечного огня и вообще не было, и всякий раз, проходя мимо, Андрей немало дивился, с каким старанием солдаты выполняли строевые приемы.

«Артисты! — восхищался он. — Ну прямо артисты! Это надо же так сыграться!»

Он долго присматривался к длинному и тощему Лыкову, который заступал в почетный караул впервые, хотя и прослужил в роте больше года, и ничего выдающегося в его движениях и поворотах не обнаружил.

«Пожалуй, и я так смогу!» — подумал Андрей и попросил у Матюшина разрешения встать очередным в следующую пару.

— Попробуйте, — без воодушевления позволил Матюшин.

Все силы, все, чему успел научиться за эти месяцы, Андрей как бы переместил в руки, перебрасывающие карабин, в ноги, шагающие в такт разводящему.

С первого захода по команде «Стой», обозначенной стуком приклада об асфальт, у него не совсем синхронно с напарником получился поворот, и это секундное несовпадение не ускользнуло от Матюшина.

— Резче! — поправил он. — Резче! Вы же у могилы Неизвестного солдата, Звягин…

Он разрешил Андрею еще заход, и, кажется, получилось — замечаний не было.

— Ну как, товарищ сержант? — спросил Андрей.

Матюшин, не оборачиваясь, вцепившись взглядом в другую замершую по его команде пару, сказал:

— Неплохо. Только вы не о том, о чем надо, думаете, когда идете…

— А в принципе? В принципе?

— В принципе подход и отход правильные, — уклончиво ответил Матюшин.

«Я же не артист, чтобы перевоплощаться», — обидевшись на сержанта, подумал Андрей.

С затаенной надеждой вошел он в кабинет командира роты.

Гориков тоже еще не ушел, сидел на привычном месте — возле книжного шкафа.

«Поддержка с фланга», — обрадовался Андрей и не успел открыть рта, как майор, встав из-за стола, предупреждающе поднял руку, перебил.

— Я видел, все видел в окно, — сказал он. — Молодец, Звягин, отлично…

— Ну так… — забыв, что стоит перед командиром, совсем по-штатски развел руками Андрей и улыбнулся.

— Рано вам еще… — с обезоруживающей ласковостью произнес майор.

— Как рано? — смутился Андрей. — Я уже умею! Вы же видели… — И вытянулся, прижал руки, стараясь казаться выше.

— Нельзя… — упирая на «не», проговорил командир. — Это высшая честь, Звягин… Понимаете? Высшая.