Российскою землей рождённый - [32]
Ломоносова глубоко возмутила эта неправда. В своем отзыве он писал, что доводы Миллера «темной ночи подобны». «На всякой почти странице — русских бьют, грабят, благополучно скандинавы побеждают…», «если бы господин Миллер умел изобразить живым штилем, то бы он Россию сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлял».
Недаром еще в Киеве изучал Ломоносов летописи и другие исторические свидетельства. И теперь он развернул перед Миллером цепь бесспорных доказательств самобытного происхождения славян. Они не обращались к варягам, ибо у них были свои храбрые военачальники. Подробно перечислив, где какие славяне жили и на каком славянском языке говорили, он заключал:
«А чтобы славянский язык толь широко распространился, надобно было весьма долгое время и многие веки, а особливо, что славянский язык ни от греческого, ни от латинского, ни от другого какова известного не происходит».
Рассуждения Миллера были вредны: они сводились к тому, что русский народ всем (и даже своим названием) обязан иноземцам. Вслед за Байером Миллер выводил слово «Русь» от шведских «россов», «Владимир» — от «Валтмара», а «Всеволод» — от «Визавальдура».
Опровергнув доводы противника, Ломоносов и тут не мог удержаться от каламбура:
«Ежели «Байеровы перевертки» принять за доказательства, то подобным образом можно утверждать, что имя Байер происходит от российского Бурлак».
На торжественном заседании 26 ноября 1749 года Ломоносов выступил, как то и было предусмотрено, с «Похвальным словом» — панегириком Елизавете. Он вложил в уста императрицы свои мысли:
«Обучайтесь прилежно. Я видеть Российскую академию, из сынов российских состоящую, желаю. Постарайтесь в обогащении разума и в украшении российского слова. В пространной моей державе неоцененны сокровища, которые натура обильно производит, лежат потаенны и только искусных рук ожидают. Прилагайте крайнее старание к познанию естественных вещей».
Среди гостей выделялся изысканной одеждой и тонкими чертами лица молодой вельможа. О нем, перешептываясь, говорили, что граф Иван Иванович Шувалов с каждым днем входит все в больший фавор[44]. Шувалов присматривался к Ломоносову. Ему нравились ломоносовские оды, писавшиеся по указу академии ежегодно «на день восшествия на престол ее величества государыни-императрицы Елизаветы Петровны». Оды печатались на отличной бумаге и подносились Разумовским царице. Шувалов и сам пробовал писать стихи, да у него не выходило так стройно и громкозвучно.
Ломоносов привлекал его и как человек неукротимого творческого темперамента.
Так у Михаила Васильевича появился при дворе влиятельный защитник, или, как тогда говорили, «покровитель».
Вскоре Михаил Васильевич увлекся новым важным делом.
Еще в киевском Софийском соборе удивляли его нетленные, нс поддающиеся времени произведения мастеров Древней Руси. Они были искусно составлены из кусочков смальты и назывались мозаиками. А в петербургском доме вице-канцлера Воронцова увидел он итальянские мозаики — граф привез их из Рима.
Ломоносов расспрашивал о мозаиках у живописцев недавно основанной Академии художеств, рылся в библиотеках — о способе изготовления смальты не сообщал никто.
Михаил Васильевич просит графа Воронцова дать ему на время одну из картин. И, получив ее, затворяется в лаборатории, внимательно изучает.
Через два года он преподнес Елизавете мозаический образ богородицы. Изображение переливалось всеми цветами радуги. Изумрудный цвет соседствовал с темно-красным, небесно-бирюзовый — с солнечно-желтым…
— Как же это получилось у тебя, Михаила Васильевич, уж больно красиво да мудрено? — спросил заглянувший в мастерскую Попов.
— Да пришлось-таки повозиться! Ведь нужно было раздобыть более четырех тысяч кусков смальты. Поверишь ли, около трех тысяч експериментов сделал в стеклянной печи!
Императрица осталась очень довольна. Да и Разумовский расщедрился. Отрядил-таки Ломоносову двух смышленых учеников из рисовальной палаты — Ефима Мельникова и Максима Васильева.
Теперь вместе с помощниками Михаил Васильевич трудился над четырьмя портретами Петра Первого.
Суров, мужествен и прост на них русский царь. Таков, каким запомнился он народу, что сложил бывальщины о его мудрости и смелости. Ломоносов выполнил также портреты Петра Шувалова, Елизаветы, Александра Невского, картину «Полтавская баталия», на которой Петр изображен бесстрашно скачущим впереди войска.
Сочные, переливчато-красочные, «нетленные» ломоносовские мозаики полюбились столичной знати, и мастерская начала получать заказы. Изготовляя смальт, Ломоносов убедился, что одновременно может с успехом вырабатывать цветное стекло. Вот бы фабрику, хоть маленькую, построить! Тут многое зависело от Ивана Ивановича Шувалова, и он обращается к нему и устно, и со стихами, и с письмами.
— Ваше сиятельство, — говорил он сановнику, — работа весьма ускорена быть может, если набрать еще шесть человек. Мастерской надобен каменный дом и для содержания около четырех тысяч рублей ежегодно. Я смету доходов и расходов к сему прилагаю — дело прибыльное, сомнений нет.
