Российское общество: потребление, коммуникация и принятие решений, 1967-2004 годы - [41]
Среди общих главных выводов укажем следующие. За 10 лет резко изменяется поколенческая активность (использование существующих форм общественной жизни уменьшается у молодежи и растет у старшего поколения). Включенность в социальную структуру выравнивается, теряет дифференциацию по возрасту за счет ухода из нее широких слоев. Убирая запятую в колонке «средняя» мы получаем общую массу форм общественной жизни в расчете на каждые 100 человек в каждом массиве и замере. При общем ничтожно малом уменьшении массы социально данных форм обмена на 3,5 % (в возрасте от 18 до 75 лет на 5,2 %), а также среднего числа форм социальной жизни, падают стандартное отклонение и вариация признака «активность» и энтропия (в распределении людей как по числу форм жизни, так и по возрастным группам, причем по последним в значительно меньшей степени). В большей степени падают значения медианы и моды[67], а также энтропии в распределении общей массы форм активности по числу форм жизни и в меньшей степени по распределению этих же форм по возрастным группам. Система стягивается в более остроконечный конус, одновременно распыляясь по периферии. Кроме того, энтропия распределения активности по возрастным группам говорит о более ровной заполняемости возрастных ячеек общества по сравнению с ячейками институциональной активности по числу форм жизни. Возрастная пирамида тут превращается из «елочки» в «столб»[68].
Значение энтропии заполняемости возрастных ячеек формами активности при резкой дифференциации возрастных групп по среднему числу освоенных форм социальной жизни (кривые графика), более плотное распределение по количеству форм активности (последняя колонка таблицы) говорит скорее всего о нахождении всей массы поведения в стационарном равновесии процесса обмена свойствами, который носит стохастической характер.
Рассмотрим теперь полученный график, нормализовав каждую из кривых по линии равновесия, которая для каждой кривой различна. Для лучшего понимания того, что произошло в 1991 г., и более реалистичной оценки картин точки разлома, в котором сразу социально «погибают» три поколения (младшее, отвергающее институциональную структуру, старшее, уходящее физически и уносящее эту структуру на себе, и среднее, которому предстоит уход из дестабилизированной структуры), рассмотрим два графика детально.
Теперь каждая из линий рис. 3.1 представлена не только отдельной и аппроксимированной программой TableCurve2D (полином Чебышева с приближением r>2>1981 = 0,9899, а r>2>1991 = 0,9461), но и нормализованной относительно отклонения средней активности у каждой возрастной группы (58 групп от 18 до 75 лет) от точки равновесия, выраженной средней в каждом из массивов 1981 и 91 гг. в целом. Из картины следует:
1) максимальное значение активности в 1981 г. приходится на возраст в 34 года, а минимальное на группу 74-летних. В 1991 г. минимальная активность также приходится на группу 74-летних, а вот максимальное значение сдвигается на возрастной шкале к 42 годам;
2) среднее значение социальной активности у 18-летних в 1981 г. – 20,2, ау75-летних – 10,7 институциональных форм жизни. А вот в 1991 г. аналогичные значения у этих же возрастов составляют 21,7 и 20,2 форм. «Всплеск» социальной активности стариков достиг уровня молодых 1981 г.;
3) разность между максимальным и минимальным значением активностей возрастных групп в 1981 г. составляет 14,5 формы жизни против 6,6 в 1991 г., а среднеквадратическое отклонение (по 58 группам) 4,6 против 1,6. Вариация падает из-за исчезновения используемых форм предметной среды;
4) при более плотном распределении наблюдается резкое снижение активности от среднего по всему массиву в группе до 25 – 26 лет, составляющей 16 – 18 % анализируемого ансамбля. Обратные всплески активности наблюдаются в немногочисленных (1 – 2 %) группах старше 56 лет.
В целом люди пытаются найти новые точки опоры в изменяющейся социальной среде, и график 1991 г. как нельзя лучше иллюстрирует стохастический, так сказать, судорожный характер этого процесса. Конечно, наибольший интерес, на первый взгляд, представляет описание того, в каких подсистемах и какие формы исчезают, а в каких приходят новые социально институционализированные или асоциально возникающие формы жизни. Но параллельно с этим важно помнить об объективном характере катастрофы, так как такие события не случайны и тем более не могут происходить по воле отдельных личностей. Картина отклонений активности годовых возрастных когорт от средней по системе заставляет помнить об очередном «великом переломе страны через колено» не только в целостном движущемся образе, но и с точки зрения ответов на вопросы:
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Книга посвящена более чем столетней (1750–1870-е) истории региона в центре Индии в период радикальных перемен – от первых контактов европейцев с Нагпурским княжеством до включения его в состав Британской империи. Процесс политико-экономического укрепления пришельцев и внедрения чужеземной культуры рассматривается через категорию материальности. В фокусе исследования хлопок – один из главных сельскохозяйственных продуктов этого района и одновременно важный колониальный товар эпохи промышленной революции.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые публикуемая на русском языке книга «Резня в Армении» написана бедуином, арабом из Сирии Файезом эль-Гусейном. Очевидец геноцида армян во время Первой мировой войны в Османской империи, Файез эль-Гусейн записал свои воспоминания в 1916 г., когда еще свежи были в памяти подробности увиденной им трагедии. Как гуманист он считал своим гражданским долгом свидетельствовать для истории. Но прежде всего он как глубоко верующий мусульманин хотел защитить «исламскую веру от возможных обвинений в фанатизме со стороны европейцев» и показать, что ответственность за содеянные преступления несет атеистическое правительство младотурок. Публикация содержит обширное введение Дж.
Выступление на круглом столе "Российское общество в контексте глобальных изменений", МЭМО, 17, 29 апреля 1998 год.