Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [242]

В конце 1875 года Гольцев был командирован за границу для подготовки к профессорскому званию. Из Парижа он обратился к одному из лидеров революционных народников Петру Лаврову с письмом, в котором, осудив насильственные методы политической борьбы, призвал революционеров вместе с либералами добиваться конституции для России. Письмо было опубликовано в эмигрантском журнале «Вперед» за подписью «Русский конституционалист». В 1878 году в Московском университете Гольцев защитил магистерскую диссертацию на тему «Государственное хозяйство во Франции XVII века», где доказывалась пагубность абсолютизма как формы государственного устройства. В том же году Гольцев, избранный доцентом Московского университета, не был утвержден в этой должности министром народного просвещения Д.А. Толстым.

На рубеже 1870-1880-х годов Гольцев выдвинулся в первые ряды либеральных общественных деятелей России нового поколения, сформировавшихся уже в обстановке больших преобразований и изменившихся условий пореформенного времени. Среди них – П.Г. Виноградов, В.Д. Дерюжинский, Н.А. Каблуков, Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский, И.В. Лучицкий, С.А. Муромцев, И.И. Петрункевич, А.С. Посников, Ф.И. Родичев, В.Ю. Скалой, А.Ф. и С.Ф. Фортунатовы, А.И. Чупров, И.И. Янжул и др. Политическое настроение этого общественного круга один из его представителей – историк Н.И. Кареев – характеризовал в целом как «более либеральное, чем у старой профессуры; конституционализм, дополненный социальным реформаторством».

Вместе с тем различия во взглядах вовсе не мешали дружескому общению молодых московских либералов, начинавших свою профессорскую карьеру, с Константином Кавелиным. Их знакомство состоялось во время пребывания Кавелина в Москве в середине 1880 года. Члены этого «милейшего» (по определению Кавелина) кружка, в особенности Ковалевский, Чупров, Гольцев, и патриарх русского либерализма Кавелин испытывали большой взаимный интерес и симпатию. Общение Гольцева с Кавелиным продолжалось до самой смерти этого друга Грановского и Герцена, подчас при драматических обстоятельствах, когда Кавелину пришлось даже хлопотать о вызволении Виктора Александровича из тюрьмы. «От последнего моего пребывания в Москве, наших свиданий и бесед, на меня так и повеяло сороковыми годами, – писал Кавелин Гольцеву 13 июня 1884 года. – Люди другие, обстоятельства и обстановка другие, вопросы другие, – а дух тот же самый! Невольно и незаметно молодеешь в вашем кружке, – не воспоминаниями о прошедшем невозвратном, а потому, что это прошедшее есть вместе и продолжающее жить под новыми формами, вечно свежее, молодое, живучее…»

Год 1880-й – последний из целиком отмеренных Александру II лет – был назван в передовице «Московских ведомостей» от 1 января 1881 года «годом кризиса и перехода», «годом, который не досказал своего слова и передает теперь своему преемнику неизвестное наследие». В этой меткой и настороженной характеристике, принадлежавшей Михаилу Каткову, действительно отразилось своеобразие переживаемого Россией периода. Это было время обманчивого революционного затишья (с 5 февраля 1880 года до 1 марта 1881 года «Народная воля» не провела ни одного террористического акта). И это был год последнего всплеска либеральных надежд.

В этот год в Москве стал выходить новый либеральный журнал «Русская мысль», автором внутренних обозрений которого, а затем и редактором всего издания стал В.А. Гольцев. В феврале 1881 года он был наконец утвержден и в должности доцента Московского университета, а осенью, с началом нового учебного года, открыл курс «Учение об управлении»…

Отвечая позднее на анкету «Русской мысли», Виктор Александрович по существу набросал основные штрихи политического автопортрета: «Чем бы я быть желал?» – «Политическим деятелем»; «Где бы я желал жить?» – «В России, но только свободной»; «Мои любимые писатели-прозаики?» – «Тургенев и Гончаров, Писемский и Толстой, Белинский и Герцен»; «Любимые мои герои действительности?» – «Вашингтон, Гарибальди, Гамбетта»; «Что я всего более ненавижу?» – «Деспотизм»; «Военный подвиг, который приводит меня в восторг?» – «Такого нет»; «Реформа, наиболее мною чтимая в истории?» – «Освобождение крестьян в России»; «Мой девиз?» – «Труд и политическая свобода…».

В пореформенные годы точкой опоры для политики в настоящем и своеобразным мостом в политическое будущее страны стала земская формула российской свободы, выведенная в результате совмещения результатов освобождения крестьян с движением за введение в стране центрального выборного представительства, народившимся в дворянской среде 1860-х годов. На признании земского самоуправления сошлись старые «эмансипаторы», видевшие в «конституции» лишь прикрытие для корыстных помещичьих вожделений, и неофиты конституционной идеи, нашедшие в земстве опору для реализации своих планов; «объевропеенные» либералы и «почвенные» консерваторы. В принципе это было уже немало, поскольку сама свобода в либеральном понимании всегда компромисс между единичным и множественным, частной волей и общественным порядком, личностью и государством. Расширение поля этого компромисса, как казалось многим, есть дело времени. И уже в первые пореформенные десятилетия ключевым становится вопрос о гарантиях прав личности и участии «общества» в процедуре выработки и принятия государственных решений. «Непредрешенчество» в вопросе о «средствах» и готовность «принять результат» (т. е. освобождение крестьян, откуда бы оно ни пришло), наиболее последовательно выраженные в канун 1861 года А.И. Герценом, уходят в прошлое вместе с эпохой Освобождения.