Российская империя 2.0 - [134]

Уличные бои – в самом разгаре. Архикортекс напоминает Сталинград образца 1942 года – ожесточенное сражение ведется за каждый дом, за каждую клетку Пуркинье. Он отправляет с консоли штурмовые команды одну за другой. Программы-демоны бьются с обеих сторон. Это полномасштабная гражданская война – брат на брата, рут на рута. Родительские процессы гибнут пачками, вместе со своими потомками. На их место встают свежие подкрепления. Очистив мозжечок и закрепившись на входах его многочисленных ножек, он готовит войска к водной переправе. Пора вторгнуться в соседние области. Глутаматчики в плавающих бронетранспортерах, нейромедиаторы на грани эксайтотоксичности. «Свобода или апоптоз!» – вот девиз клеток Гольджи в этой войне.

Через десять минут с начала битвы рептильный мозг наконец-то освобожден. Андрей испытывает первобытное удовлетворение. Ему нужно больше энергии. Задействовав норадреналиновое депо в «голубом пятне», он врубает форсаж – сердце стучит сильнее, дыхание становится свистящим. Нахлынувшее чувство тревоги заставляет тело сжаться, как пружина – еще чуть-чуть, и он провалится в фазу парадоксального сна, но в последнюю секунду вытаскивает себя на серотонине. «Бей или беги!» – вопят древние центры. Бить некого, бежать некуда, поэтому он ползет вперед, переведя гипоталамус на ручное управление и надсаживая надпочечники ради выброса убойных доз адреналина. Симпатическая нервная система звенит, как натянутая струна, – того гляди лопнет. Туннельным зрением, сузившим обзор до размеров «желтого пятна», он видит – конец трапа близко.

Все в нем кипит от гнева – они исподтишка дрессировали его дофаминовым пряником, день за днем записывая в него свои энграмы, пока те не стали безусловными императивами. Он чувствует свой мозг оскверненным. Ничего – кто бы они ни были, они еще поплатятся.

Сделав прилегающее ядро ставкой главнокомандующего, он читает сводки с фронтов – глутаминовые гонцы прибывают с донесениями из вентральной зоны и префронтальной коры. Поведенческие программы ждут его отмашки вместо того, чтобы включаться напрямую. Когда Андрей доползает до верхней ступеньки, он почти владеет своим неокортексом – за исключением корковых зон основных анализаторов. В них еще гнездится захватчик, искажая экстероцептивные данные и продолжая кормить его сбивающей с толку лажей. Теперь резервный штаб располагается в гиппокампе. Он называет его деревней Тарутино, а себя Кутузовым – Андрей по-прежнему наполовину слеп. Контрлатеральный и ипсилатеральный каналы правого глаза ему не принадлежат – нейробонапарт, захвативший его мозг, использует их для отступления – как Старую Смоленскую дорогу.

Еще рывок, и задняя ассоциативная область избавлена от враждебного вмешательства. Ложные образы стерты, нужные эфференты инициированы. Третичные поля, отвечающие за высшее мышление, усеяны трупами пирамидальных клеток Бетца. Внутренняя речь – венец рассудочной деятельности – наконец-то свободна. Ни единого шума или искажения. Теперь видят оба глаза. Битва за мозг выиграна. Пошатываясь от усталости и острой гипогликемии, Андрей поднимается и входит в рубку – победителем.

Старший помощник капитана подхватывает его до того, как он падает на пол, и передает в руки корабельному врачу. В ходовой рубке размещают раненых. Уцелевшие члены экипажа приходят с донесениями и уходят с поручениями. Кругом крики, ругань, стоны.

– Жив, Ефим Петрович. Мы-то думали, в роботе сгорел, – говорит старпом.

– Как наши дела? – спрашивает Андрей.

– О реакторах беспокоишься? – Его принимают за Ефима, а тот – начальник смены на Блочном Пульте Управления.

– В целом.

– Хреново, – вздыхает моряк. – Всех, кто на мостике был, – в пепел. Внешний корпус с левого бока, ледовый пояс, ширстрек – как слизнуло. Цистерны с ГСМ взорвались. От форпика – одни ошметки. Половину клинкерных дверей заклинило. На твиндеке горит груз. В трюме течи от гидроудара.

– А реакторы?

– Правый РИТМ в порядке, а вот левому отмахнуло обстройку вместе с гермопроходками. Сама бочка выдержала. С БПУ сообщают, что часть шкафов ТПТС и пультов испарились вместе с дежурными. В левом РИТМе падает давление второго контура. Пока закачивают резервный дистиллят, но если протечки не устранят, придется глушить.

– А другие корабли?

– «Вилькицкого» вдоль располовинило. Газовоз по боку чиркнуло, а «Якутск», «Щербин» и «Тольятти» вообще не задело – в изгибе канала стояли.

«Вилькицкий» – ловит Андрей знакомое название. «Чудо-девушка Маша» – вспоминаются слова Ефима. Брату сейчас лучше не говорить – потом.

– С Севморфлотом связались? С Москвой? – задает он главный вопрос.

– Не можем. Нет связи… Ты, если в состоянии, помоги своим в БПУ.

– Мне в радиорубку нужно – связь восстановить, – отнекивается Андрей. – Где она у вас?

Старпом странно на него смотрит и обращается к врачу:

– Семеныч, вколи ему чего-нибудь, чтобы успокоился. Похоже, повредился Ефим.

– Я мигом, – тот достает из сумки инъектор. Андрей понимает, что если его уколют, то уснет не он, а Ефим, которому сейчас надо выбраться из Кремля.

Подав импульс тройной амплитуды на мышцы рук, он с трудом, но все-таки выкручивает у доктора шприц. Руки у брата будут болеть еще неделю. Оставив старпома с доктором в растерянности, он устремляется в радиорубку – схема корабля нашлась в Импернете.