Россия за рубежом - [6]

Естественно, некоторые города играли большую роль, чем прочие, причем не из-за численности эмигрантского населения, хотя определенная «критическая масса» была в любом случае необходима. Очагами притяжения являлись энергичные и творчески активные люди, которые, несмотря ни на что, продолжали вносить вклад в развитие русской культуры, и те печатные органы, которые имели достаточно средств для распространения своих изданий. Центрами Русского Зарубежья были Берлин, Париж, Прага, Харбин, в меньшей степени и в течение более короткого времени — Белград, Рига и София. Возникновение подобных центров стало возможным также благодаря значительной русской аудитории, готовой и стремящейся к восприятию культурных ценностей, создаваемых их товарищами по изгнанию. Большое число русских проживало в Балтийских государствах, Польше и Румынии, но они были лишены преимуществ, которые создают излучающие энергию большие города. Так же дело обстояло в Югославии, Греции, в сельских поселениях Болгарии и Чехословакии, в небольших группах русских, работавших во французской, бельгийской или германской провинциях. Однако практически везде русские эмигранты жаждали читать, смотреть, слушать произведения, созданные представителями диаспоры. Русское Зарубежье сохранило черту, характерную для дореволюционной России, где лишь столицы и небольшое число других городов (например, Киев и Одесса) создавали тот культурный потенциал, который воспринимался затем на бескрайних просторах российской провинции.

Мы обрисовали особенности культурной жизни и творческие возможности «России за пределами России». В последующих главах мы сосредоточим внимание именно на этом аспекте истории русской эмиграции. Некоторые моменты будут исключены из нашего повествования. Какие и почему?

Русская диаспора возникла в результате политических изменений, произошедших в России после длительной мировой войны, радикальной политической революции, кровавой гражданской войны, и есть, казалось бы, все основания предположить, что Русское Зарубежье должно было сосредоточить основное внимание на политических проблемах и политического же свойства предрассудках. Это, однако, верно лишь в самом общем смысле. Единственное убеждение, разделявшееся всеми без исключения эмигрантами, кто хоть на миг задумывался о политике, — это абсолютное неприятие большевистского режима. Но даже и это утверждение верно лишь отчасти, поскольку с течением времени некоторые эмигранты смирились с фактом существования этого режима и даже начали усматривать в нем некоторые позитивные моменты (например, разжигаемый Сталиным великорусский национализм). Эта «реакция отторжения» новой России составляла лишь внешний фасад политических взглядов эмиграции. Преобладающее большинство было настолько занято борьбой за выживание, что просто не могло позволить себе «роскошь» непосредственно и серьезно участвовать в политической деятельности. Стойкие антибольшевистские настроения подогревались ностальгическим национализмом, который, впрочем, проявлялся открыто лишь в редких случаях. Вместе с тем эмигранты не проявляли заметного интереса к политическим программам и с подозрением относились к политическим партиям. В еще меньшей степени они обнаруживали заинтересованность или осведомленность в том, что касалось политической жизни принявших их стран, за исключением тех моментов, которые непосредственно влияли на их правовое или экономическое положение.

В силу всего вышесказанного можно заключить, что политика волновала лишь незначительную часть интеллигенции и бывшего офицерства. Как мы увидим, Русское Зарубежье сохранило весь спектр политических взглядов и настроений дореволюционной России. Несмотря на то, что большинство эмигрантов были на уровне эмоций монархистами, партии и группы монархического толка занимали далеко не лидирующее положение в Русском Зарубежье. Кроме того, и сами монархисты не представляли собой сплоченной группы и были расколоты на несколько течений — крайних реакционеров до умеренных либералов, сторонников конституции. Ситуацию еще более осложняли споры о кандидатуре «законного» претендента на российский престол. На противоположном фланге политического спектра располагались анархисты, меньшевики, эсеры, которые, как и «буржуазные» либеральные конституционалисты, кадеты, были расколоты на левые и правые фракции.

Подобная ситуация, характеризующаяся непрерывной конфронтацией между всеми группами, фракциями и партиями, типична для всякой эмиграции и порождена отсутствием каких бы то ни было реальных проблем, решение которых могло бы их объединить. Споры разворачивались по двум основным вопросам. Во-первых, как большевикам удалось захватить власть и кто в этом виноват? Второй вопрос касался будущего большевистской системы. Создание любого плана ликвидации этого режима было тесно связано с ответом на первый вопрос. Более того, в том вакууме, который неизбежно создавался вокруг эмиграции, личные моменты, симпатии и антипатии, зачастую играли большую роль, чем тактические и программные вопросы.

В первые годы оказавшиеся в изгнании политические лидеры могли еще питать надежду, что им удастся оказывать влияние на «русскую» политику принявших их стран. Эта надежда, однако, быстро растаяла, стало очевидным, что новой вооруженной интервенции не будет, все большее число стран стало признавать советское правительство de facto или даже de jure. Часть эмигрантов занималась нелегальной и преступной деятельностью, направленной против Советского Союза (например, нелегальное пересечение границы или убийства советских дипломатов). Все подобного рода попытки заканчивались неудачей. Самый известный пример — история с так называемым Трестом, когда советской разведке и политическому аппарату удалось обвести вокруг пальца некоторые эмигрантские организации правого толка и дипломатов из Балтийских государств, Польши и Румынии